Хотя культура и представляет собой порождение коллективной жизнедеятельности людей, ее практическими творцами и исполнителями являются отдельные личности. Традиционно всякий индивид выступает по отношению к культуре одновременно в нескольких ипостасях.

Во-первых, как «продукт» культуры, введенный в ее нормы и ценности, обученный технологиям деятельности и этике взаимодействия с другими людьми в процессе своей инкультурации и социализации, осуществляемой в ходе детского воспитания, при получении общего и специального обрания, посредством контактов со своим социальным окружением (семьей, друзьями, коллегами и пр.). Получая повседневную информацию обыденного и специализированного характера, осмысливая художественные образы и нравственные коллизии в произведениях литературы и искусства и т. п., человек, прямо или опосредствованно, формируется как личность, социально и культурно адекватная обществу. Этот процесс не заканчивается с достижением возрастной зрелости; корректировка параметров этой адекватности продолжается на протяжении всей жизни человека.

Во-вторых, как «потребитель» культуры, использующий нормы и правила усвоенной им культуры в своей социальной практике и особенно во взаимодействии с другими людьми, пользующийся языками и символами коммуникации, знаниями, оценочными стандартами, типовыми этическими формами и пр. как данными ему уже в готовом виде инструментами и способами личностной самоидентификации и социальной самореализации в данном сообществе.

В-третьих, как «производитель» культуры, творчески порождающий новые культурные формы, либо ин-терпретативно воспроизводящий или оценивающий в суждениях имеющиеся формы, что уже по самому факту индивидуального интерпретирования может быть квалифицировано как акт творчества. И, в-четвертых, как «транслятор» культуры, ибо, воспроизводя какие-либо культурные образцы в практических действиях и суждениях, человек тем самым передает информацию о них другим людям.

При рассмотрении комплекса «личность и культура» пред нами встают сразу несколько сравнительно автономных проблем.

Прежде всего — это проблема «личность и общество», проблема индивидуальной политико-социальной свободы индивида в системе общества или, переводя это на культурологический язык,— масштабы и границы прав личности на индивидуальную интерпретацию общественных норм и установлений. По приблизительным подсчетам специалистов по культурной коммуникации и информации (Е.А.Седов), эти границы колеблются между 10-15% от всего комплекса актов поведения и суждений человека (тоталитарное общество, построенное на полном подавлении личности), 20% (традиционное общество религиозно или этатис-тски ориентированного типа) до 25-30% свободно интерпретируемых общественных норм (современное общество либерального типа). Большая степень свободы интерпретации (и вытекающей из этого ненормированное™ индивидуального поведения) практически ведет в социальной дезинтеграции социума.

Перефразируя одного из классиков Просвещения, можно сказать, что свобода — это степень информированности личности о допустимом и недопустимом в данном обществе стиле поведения и комплексе мировоззренческих и иных суждений, а также умении пластично пользоваться этими возможностями. Это мера социальной ответственности человека перед обществом. Я полагаю, что фактически свобода заключается в знании или интуитивном ощущении линии проле-гания границы между общественным и приватным, a также допустимой степени интерпретаций норм того и другого. Или, говоря иначе, максимум свободы — это максимальная культурная компетентность человека в данном сообществе (прагматически это можно назвать социальной адаптированностью), а максимальная несвобода — полная неосведомленность о принятых здесь нормах бытия.

Другая проблема: необходимые параметры идентификации личности с данным обществом, что связано с вопросами социальной и политической солидарности, лояльности, зависимости, экономического интереса, религиозного долга. Здесь также может иметь место значительный разброс вариантов от полной интегрированности (истерический патриотизм) до высокой степени социальной автономии (слабой зависимости от уровня общественной поддержки и одобрения). Социологией уже давно установлена корреляция между уровнем образованности и профессиональности и потребностью в личностной свободе и социальной автономии. Эту проблему не следует путать с чувством патриотизма, как способностью осознавать и переживать Отечество как высшую ценность. Уже давно замечено, что образованные и культурно компетентные люди в большей степени обнаруживают эти чувства и готовность на практике защищать эти ценности (утверждение, основанное на практических наблюдениях сотен мемуаристов времен обеих мировых войн). При любых репрессиях интеллигенция «идет под нож» первой. Но у нее другой уровень самоощущения личностного достоинства и ценности собственной индивидуальности, что прежде всего связано с уровнем и уникальностью ее профессиональной специализированности. Таким образом, хрестоматийный вопрос: «когда и в каких обществах личность начинает выделяться из коллектива и осознавать свою уникальность?», на мой взгляд, напрямую связан с процессами углубления разделения труда, уровня специализированности, усложнения тех или иных профессий и, наконец, степени престижности социального заказа на индивидуальное творчество (т. е. культурной развитостью элитного слоя общества).

Разумеется, эти причины играли доминирующую роль в период разложения первобытного общества и становления раннегородских цивилизаций. На следующих этапах истории к ним добавилась еще одна очень важная причина, порожденная процессами деградации общей традиционности жизненного уклада сообщества. Традиция «как броня» прикрывала индивида, освобождая его от многочисленных ситуаций личного выбора и ответственности за него. В отсутствие (или при ослабленной) традиции человеку требуется уже иной уровень ощущения своей личностной ценности и самодостаточности, чтобы самому сделать все необходимые выборы.

В этой связи имеется еще одна проблема, рассмотрение которой следует рекомендовать психологу культуры. Человек не может жить в хаосе — это психологически невыносимо для него. Особенно, если речь идет о хаосе социальных отношений и понятийного аппарата мировосприятия и обмена информацией. Поэтому он, отчасти практически, а еще больше символически (интеллектуально, образно) упорядочивает окружающий его мир, придает ему некую условную понятийно-содержательную структуру и, благодаря этому, как-то ориентируется в мире (прежде всего в смыслах человеческих отношений). Осуществляя все эти практические и интеллектуальные действия, человек так или иначе эмоционально переживает их: свою солидарность и отчужденность от общества, всякое нормативное или ин-терпретативное действие или суждение, совпадение или расхождение общественных и личных интересов и потребностей и т. п. Совершенно очевидно, что с проблемой этого переживания связано всякое творчество, протестное и девиантное поведение. Ясно и то, что интенсивность подобных переживаний напрямую связана со степенью личностей выделенности индивида из коллектива (о чем шла речь выше).

Что такое подобные переживания? Я думаю, что за этим стоит специфический эмоциональный способ личного упорядочивания мира, казалось бы, основанный на тех же самых прагматических принципах, ценностях, интересах и пр., что свойственны данной культуре в целом. Тем не менее, упорядочивание мира в действиях и контактах, ориентированных вовне, на социальное окружение (в чем заключается проявление адекватной социальной активности личности), в чем-то существенно отличается от аналогичных действий по упорядочиванию мира для «внутреннего потребления» личностью, что, видимо, связанно с способностью психологической адаптации личности в обществе. Как возникает этот «зазор», в чем заключается это различие, в конечном счете стимулирующее творческую активность человека, мы не знаем и наверное поэтому столь плохо представляем себе, что такое творчество и как можно его стимулировать.