Конец XIX начало XX вв. было временем широкого влечения к неизвестным выразительным средствам искусства. В значительной степени это было связано с европейскими веяниями, когда русское искусство подошло к решению проблем, ставших перед европейскими мастерами, использовавшими опыт японских художников.

Под влиянием японцев новое европейское искусство явилось реакцией против традиций Возрождения. Известный русский поэт и художник М. Волошин писал: "…С самого начала Возрождения европейская живопись начала выходить из комнаты на улицу. Но только в начале XIX века живопись вышла за городские стены. И, ослепленная, остановилась в бессилии. Природа полна холодноватыми, сияющими, прозрачными тонами. А в глазах и на палитре жили только темные, горячие, коричневые тона - прекрасные тона, созданные веками, проведенными в комнате" .

У европейских художников не было средств передать то, что они видели, пока над Европой не встала бледная радуга японских акварелей. Японское искусство никогда не знало ни темной замкнутости комнаты, ни тяжелой высокой мебели, скрадывающей фигуру. Сидение на полу - постоянное соприкосновение с землей - в этом тайна интимности Востока, тайна утонченности сношения человека с человеком. Японское искусство, выросшее в прозрачном воздухе страны, залитой солнцем, знало только краски и никогда не замечало теней. Русский художник И. Грабарь так писал в начале XX века: "…Если новейшее искусство действительно приобрело что-нибудь, чего оно не знало раньше, то это именно та утонченность, тот вкус к рафинированным проблемам, который привел его к разрешению прежде не мыслимых вопросов и которым оно на половину обязано рафинированным японцам". Становиться ясно то что, культурное влияние Японии на Европу, и в частности на Россию, было благотворно и радикально, и мы переживаем его и сейчас, в XXI веке. Импульс, полученный французскими мастерами в конце 1860-х годов от неожиданной находки томика рисунков "Манга" Хокусая, обернулся серьезнейшими метаморфозами всей европейской живописи, а через нее - отчасти и русской.

В русской художественной культуре рубежа XIX-XX веков творчество В.Э. Борисова-Мусатова - одно из самых ярких и значительных явлений. Живописец большой культуры, изучивший великих мастеров прошлого, овладевший достижениями современного ему искусства, явился открывателем новых путей в русской живописи. Язык его произведений метафоричен - цветом, линией, характером движения кисти - в них выражены тончайшие изменения настроений, состояния человеческой души .

Решающее значение в "открытии" Дальнего Востока В. Борисовым - Мусатовым сыграл Париж. Как известно, Мусатов несколько лет учился в Париже в мастерской Кормона, видел произведения современных художников и был погружен в атмосферу увлечения японцами (даже друзья называли его "японцем"). Все эти впечатления он усвоил, внутренне пережил, и они стали органичной частью его собственного мирочувствования.

Как раз, когда Мусатов учился в Париже, началось увлечение Японией в России. Создавались первые собрания японского искусства, а графические листы появлялись на стенах мастерских художников, как когда-то в студиях Парижа и Лондона . Так примеру в 1896 году в Петербурге состоялась выставка японской живописи и графики из собрания Китаева, позднее выставка графики, привезенная японцем Хасэгава.

И действительно, любуясь картинами В. Борисова - Мусатова, проникаешь в саму глубь его картин. Нежные, погруженные в мечтания, молчаливые и почти неподвижные фигуры женщин, напоминают импрессионистов и одновременно образы японских художников Харунобу и Утамаро, с их красавицами японками . Конечно, Мусатов сопоставим с японскими мастерами органическим соответствием всех элементов композиции его картин друг другу, фигур и природного фона, нарядов героинь и их, спокойных, плавных, чуть замедленных движений. Всё подчинено тому, чтобы обозначить внутренне состояние персонажей и тем самым открыть созерцающему картину зрителю путь к единственно верной тональности, в которой раскроется ему смысл произведения. Лица женщин у Мусатова похожи друг на друга, как и лица красавиц Курода. Содержание внутренней жизни героинь "Изумрудного ожерелья", "Весеннего вечера", их настроения раскрываются через сложную ритмику поз, сдержанных жестов, соотношение силуэтов, получающих отзвук в элементах пейзажа и архитектуры и образующих не просто впечатление музыкальной мелодии, но и сложного переплетения мелодических линий и контрапунктного их наложения .

Можно сопоставить "Водоём" Борисова - Мусатова (1902г.) с гравюрой Утамаро "Красавица перед зеркалом", хотя мотивов отражения, использованный обоими художниками, лишь первая внешняя ассоциация, и ясно, что это разные художественные миры, но существенно другое. Оба мастера сближаются в попытке зафиксировать некое душевное состояние, передать безмолвный диалог - в собственном отражении героини Утамаро и погруженных в тихую задумчивость женщин Мусатова. В обоих случаях реальное смыкается с нереальным, вещественное открывает путь к потаённому . Важная деталь этого "пути" - пространственная пауза, столь существенный в японском искусстве "пустой" фон, а у Мусатова эту паузу заполняет отражённый в воде "перевёрнутый", эфемерный мир, существующий на плоскости картины в виде цветовых пятен разной интенсивности. И у японского графика, и у русского живописца рифмующиеся округлые линии, их плавный бег, то ускоряющийся, то останавливающийся или прерванный другими линиями, создают атмосферу тихой погружённости в грёзы и одновременно дают ключ к неоднозначным смыслам, подчинённых завораживающей красоте самой живописной поверхности картины Мусатова и тонких цветовых нюансов гравюры Утамаро.

Примечательно и еще одно сходство Мусатова с японским мастером Шунсо Хишида и его гравюрой Wang Chao-Chun (1902 г. Храм Дзенподжи). Гравюра сильно напоминает произведение Борисова - Мусатова "Изумрудное ожерелье". Возможно, Мусатов видел эту гравюру в Париже и, проникшись гармонией единства природы и человеческого (женского) тела, создал одно из своих лучших произведений. Опыт истолкования одним художником произведений другого обычно поучителен. Особенно если выражается не в теоретических построениях и словесных формулах, а в создании нового художественно произведения. Бесконечную ценность приобретает такой опыт, когда диалог через века ведут большие художники, а особый интерес - когда за плечами у них давние и различные историко-культурная и художественно-пластическая традиция. Такое частное проявление взаимодействия культур раскрывает нам тонкие грани сложного процесса.

Рассматривая в целом творчество художника, можно сказать, что оно было посвящено одной-единственной теме - теме человека и природы. Все его основные полотна (Майские цветы, Водоем, Изумрудное ожерелье) представляют человека в пейзаже.

Тема "человека и природы" проходя сквозь вереницу веков, получала в разные эпохи различное созвучное своему времени преломление. В японских пейзажах европейские художники нашли человека в его слитности с окружением, природа является наиболее совершенным олицетворением истины - Дао, а созерцание природы - лучший путь познания и усвоения этой истины. Отсюда неповторимость японского пейзажа "гор и вод" с его необозримостью, воздушной перспективой, лаконизмом и выразительностью линий, тушевого пятна, глубокой значительностью белого фона .

Противоречие между человеком и окружающим миром у Мусатова снято, человек не противоречит пейзажу, а слит с ним в целостном неразрывном Единстве. Глубокая, сокровенная связь между человеком и природой - лейтмотив творчества художника.

Японское искусство ощущает и выражает тончайшие изменения природы в процессе смены времен года. Японец постигает истину и красоту через чувство удивления, взволнованности. Японская гармония не только неоднозначна, но и подвижна, изменчива. Мусатов доказывает это в своем творчестве - в полной неразделенной слитности человека с природой, его интимной близостью с окружающими вещами, погружением в пространственную, световую, воздушную среду и чувственное растворение с ней. Единение происходит на основе подчинения человека окружающей стихии, в которую он входит как ее естественная частица и покоряется ее законам.

И все же, произведения Мусатова не порывали полностью со "станковостью" и тем самым сохраняли свою изначальную "европейскую природу". Конечно же, лиризм и одухотворенная поэтичность Мусатова, пришли к нему не из Японии. Он продолжатель традиций русской литературы, живописи музыки, но при этом обладавший тем особым качеством открытости навстречу всему иному, идущему от других стран и народов.

Таким образом, в мусатовской живописной системе ясно видна стилистика модерна, но и одновременно одухотворённость, гармония цветов сближает его с японскими мастерами, ценителями красоты и прекрасного.

На рубеже веков творчество В. Борисова-Мусатова было успешным опытом самостоятельной и плодотворной интерпретацией новых живописных исканий европейского искусства.

Желающие опубликовать свои работы (статьи, дипломные, рефераты) в библиотеке, присылайте их на [email protected]!