Культурология - новая дисциплина с пока неустоявшейся предметной областью и огромным познавательным потенциалом — занимает особое место среди гуманитарных дисциплин. Осмысление значения и возможностей культурологии как сферы познания и как части программы вузовской подготовки — одна из насущных проблем современной высшей школы.

Создание программы и учебника по культурологии остается настоятельной необходимостью и сегодня. Данная дисциплина пользуется особым вниманием специалистов в области гуманитарного знания. Благодаря спонсорской деятельности Российского Фонда фундаментальных исследований и различных международных фондов (Фонда Сороса в первую очередь) появляются многочисленные пособия по культурологии. Издаются они и самими вузами, многие из которых собственными силами стараются заполнить возникший вакуум учебной литературы. Например, только за первое полугодие 1997 г. на книжных прилавках Краснодара появилось 12 пособий по культурологии. Всем им присуще стремление авторов объединить несколько пластов изучения культуры: теоретико-методологический” цивилизационный и историкокультурный. Нередки попытки добавить еще несколько разделов, посвященных более частным вопросам, например, этике менеджмента, охране национального культурного наследия или истории, религиозных учений, Думается, осознание истинного места культурологии в современной системе высшего образования еще впереди.

Определение статуса культурологии, ее познавательных возможностей и образовательного потенциала предполагает осмысление предмета и функций культурологии как области познания и как учебной дисциплины. В одном из первых томов серии “Лики культуры” подчеркивается особая интегративная роль культурологии как области знания (см.: Левит С. Я. Культурология как интегративная область знания//Культурология. XX век. Антология. М., 1995, С. 654657)” В способности культурологии интегрировать социальное и гуманитарное знание и видится особенность предметной области данной дисциплины. Цель настоящей статьи — выявить суть этой интегративности и соответствующих ей познавательных возможностей складывающейся дисциплины.

Подход к курсу культурологии, предлагаемый здесь, базируется на шестилетнем опыте преподавания культурологии на историческом факультете Кубанского госуниверситета. За 1994-1996 гг, (включая девятимесячную стажировку в 1995/96 гг. по линии IREX в Беркли и знакомство с различными методами преподавания социальных и гуманитарных дисциплин в университетах Северной Калифорнии) удалось создать целостную программу курса, которая, как представляется, отражает своеобразие этой дисциплины и соответствует ее познавательным возможностям. Ее обобщенный вариант опубликован в 1996 г. (см.: Mintz S. S. Cultural Studies in Current Russian Higher Education, East/West Education, 1996. 17. 1&2:106-127). В течение 1996/97 учебного года проверялось, как данная интерпретация курса воспринимается студентами разных специальностей (историками, востоковедами и психологами). Этот год заставил внести в разрабатываемый курс существенные коррективы.

Курс культурологии, сложившийся к середине 1997 г, в результате апробации различных вариантов его построения, основывается на сопоставлении роли профессионального и массового знания в научном сознании. Его цель — показать студентам, начинающим специализацию, как профессиональное знание становится частью повседневной жизни индивида и общества. Такое построение курса соответствует и потребностям времени, и личным устремлениям студентов. В предлагаемом курсе культурологии показывается, как складываются представления о культуре как объекте научного изучения, как соединение усилий различных областей познания, включая и художественное видение мира, пропущенное через призму исторического опыта, превращает знание о культуре в процесс научного самопознания человечества. Такой курс дает студентам представление о соотношении областей познания и о междисциплинарной кооперации, без которой невозможно полноценное изучение ни культуры в целом, ни отдельных ее отраслей. Он способен на конкретных примерах раскрыть зависимость постановки исследовательских задач от состояния культуры своего времени, взаимосвязь политики, философии, антропологии, социологии и психологии в познании культуры в ее временном и географическом развертывании. Демонстрация частого несовпадения целей, средств и результатов практической реализации научных изысканий, какими бы бесспорными и необходимыми они ни казались их инициаторам — тоже одна из сторон предлагаемого курса. В целом же он призван показать, что цель научного изучения культуры — в постижении творческих возможностей человека, в познании природы его индивидуальности, особенностей личностного сознания и сознания различных общественных групп. Научное и художественное видение мира в поисках научно обоснованного понимания человека, его сознания и культуры — вот предмет культурологии как учебной дисциплины, способной дать студенту не только широту научного кругозора, но и потребность осмысления собственного места в жизни как специалиста и гражданина.

Осознание социальной ценности профессионального знания и моральной ответственности специалиста за результаты своей профессиональной деятельности представляется мне той основой, которая может способствовать более полному вовлечению интеллигенции в процесс создания гражданского общества. Хотелось бы, чтобы курс культурологии стал полноценным вкладом в его строительство.

Основные принципы построения курса. С их определением, казалось бы, не должно возникать никаких сложностей. Самоочевидно, что культурология — наука, изучающая культуру. Сложная история существования культурологии показывает, однако, что эта взаимосвязь проявляет себя далеко не однозначно.

Появившись во второй половине XIX в., чтобы ответить на вопрос, что же представляют собой человек и его сознание, культурология быстро превратилась в историю культуры и историю цивилизации. Дав толчок развитию целого комплекса наук о человеке, сама культурология вроде бы перестала будоражить внимание общества. Стоило, однако, исследованиям по этнографии, литературоведению, искусствоведению, антропологии, психологии, истории культуры и цивилизаций умножиться, как они потребовали некой генерализации. И вновь возникла необходимость в культурологии. Осознав себя к середине XX столетия наукой о культуре, культурология быстро заняла прочное место в философии культуры. Философский аспект изучения культуры не оказался всеобъемлющим. Постановка культурологической проблематики в рамках философии показала, что целый комплекс методологических проблем историкокультурных исследований самых разных направлений имеет самостоятельное значение[1]. Не вписавшись в рамки конкретных дисциплин, изучающих культуру, народы и человека, культурология оказалась избыточной и для философии. Совершенно очевидно, что как область научного исследования она должна была бы иметь самостоятельное значение.

Обращает на себя внимание одно неизменное обстоятельство, сопутствующее развитию данной области наших знаний, — интерес к культурологии возрастает в периоды общественного подъема или в годы духовного кризиса, когда возникает настоятельная необходимость глубже понять природу человека и его деяний, суть его взаимоотношений с обществом. Пик интереса к культурологии в нашей стране в 80-90-е гг. XX в. — одно из подтверждений этого. Введя в начале 90-х гг. культурологию как обязательную общеобразовательную дисциплину в программу российского вузовского обучения, наше общество вновь оказалось перед необходимостью ответить на вопрос, что же представляет собой эта наука о культуре, столь нужная современному человеку.

Люди издавна пытаются понять феномен культуры. Из-за длительности существования и сложности его структуры сделать это достаточно трудно. В свое время И. Г Гердер сетовал на то, что слово “культура” представляет собой понятие полной неопределенности, неприложимое к целым векам и народам (см.: Гердер И. Г. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С, 6). После него многие пытались определить, что же представляет из себя этот странный феномен, всеобщий и единичный в одно и то же время. И сейчас, век спустя, поиски формальных определений культуры продолжаются. Существующие дефиниции уже насчитываются многими сотнями, а мы по-прежнему определяем культуру в основном описательно, подчеркивая в этом сложнейшем явлении те черты, которые интересуют нас в данный момент более других, или стараясь объять необъятное. Соответственно выглядит и предмет культурологии. Очевидно, что наука с неопределенной предметной областью нефункциональна и малорезультативна. При таком размытом представлении о предмете исследований практически невозможно четко определить содержание дисциплины. Не случайно в одной и той же работе на соседних страницах можно встретить разные определения культурологии сначала как теоретического, а затем . и как сугубо эмпирического знания (см.: Рождественский Ю. В. Введение в культуроведение. М., 1996. С. 6, 7).

Смешение культурологического и историко-культурного знания становится нормой выходящих учебных пособий, старающихся заполнить ощущающийся вакуум соединением теории и истории культуры с историей цивилизаций. Вновь и вновь возобновляющийся общественный интерес к культурологии свидетельствует, однако, что эта область познания может быть более конкретна, она способна иметь более определенные задачи, решения которых общество вправе ожидать от нее.

Определяя эти задачи, логично было бы сделать такое предположение. Если создание культуры есть форма существования человеческого общества, то культурология может быть одной из форм осознания его бытия, призванной соотнести усилия людей, направленные на создание культуры, с результатами их деяний. Данный тезис лег в основу представляемой трактовки лекционного курса. Его цель — показать взаимосвязь между развитием представлений современной цивилизации о культуре и процессом постижения ею сути культуры как социального явления и объекта научного познания.

Идея, использованная в построении курса, не нова. Она питала работы русских и зарубежных философов, рассматривавших различные формы самосознания, влиявшие на исторические катаклизмы последних полутора столетий. К работам многих из этих авторов от В. С. Соловьева до М. Фуко необходимо обращаться и в лекциях по культурологии, и на практических занятиях (когда есть возможность ввести их в сетку учебных часов).

Поскольку в последнее десятилетие культурология развивается преимущественно в рамках философского знания, а подчас и монополизируется им, хотелось бы уточнить соотношение между культурологией и философией. Культурология представляется мне самостоятельной наукой прежде всего с позиции ее отношения к научному знанию и мировоззрению.

Как и философия, культурология теснейшим образом связана и с научным знанием, и с обобщающим взглядом на мир. Но если для философии картина мира в ее коллективных или индивидуализированных мировоззренческих формах является конечным продуктом, то для культурологии все ее ипостаси предстают как часть культуры и в силу этого — как объект научного анализа. М. С. Каган подчеркивает аксиологическую природу философского знания и необязательность (философ пишет — факультативность) его связи со знанием научным (см.: Каган М. С. Философия культуры. С, 238). Культурология, наоборот, анализирует мировоззрение в самых различных формах его проявления с позиций научного знания, выявляя в мировоззрении устойчивые и переменные компоненты, показывая его связь с социальной практикой и оценивая существовавшие и существующие мировоззрения именно с этой, прагматической точки зрения. Для культурологии важна их результативность, их место в сокровищнице социокультурного опыта поколений.

Как видим, философия опирается на мировоззрение и формирует его, рассматривая научные знания как возможную форму существования взглядов на мир. Культурология же использует научные знания о мире в качестве критерия познания сущности философского знания как историко-культурного феномена. Связь культурологии с научным знанием поэтому неразрывна и обязательна. Она рассматривает культурно-историческую эволюцию различных форм мировоззрения с позиций современной науки и невозможна без нее.

Предмет данного курса лежит, таким образом, вне области философского обобщения, хотя и невозможен без последнего. Культурологию интересует связь познаваемости различных сторон культуры со становлением современной структуры социологического и гуманитарного знания как формы научного самопознания общества. Подобная постановка проблемы может рассматриваться в теоретическом плане. Меня же интересует ее практический аспект. Большой опыт историографических исследований, имеющийся в российской исторической науке, и попытки последних лет рассматривать историографию (Л. В. Черепнин, М. А. Алпатов, А. Л. Шапиро и др.) и литературу — в рамках определенного периода (Д. С. Лихачев, А. М. Панченко) или жанра (мемуаров, например, — А. Г. Тартаковский) — с историко-культурной точки зрения облегчают рассмотрение предложенной проблемы.

Подобный подход к изучению культурологии подготавливается и целым рядом работ, рассматривающих семиотический аспект историко-культурных явлений (Ю. М, Лотман, В. А. Успенский, В. В. Живов), и изучением жанровых систем как интегрирующей характеристики культуры целых эпох. (Д. С. Лихачев, Г. К. Вагнер). Интерес к различным формам самосознания, сложившийся во многих науках о человеке и его культуре, но наиболее сильно выраженный в современных этнологии и психологии, тоже является аргументом в пользу выбранного аспекта исследования, тем более что именно на проблемах самосознания обнаруживают сходство наиболее глубокие из исследований в самых разных областях научных знаний, подобно тому, как обнаруживают сходство труды биолога Н. Я. Данилевского и психолога Л. С. Выгодского, ставившие проблемы историко-культурной типологии, филолога М. М. Бахтина и историка А. Я. Гуревича, характеризующие особенности восприятия картины мира, философа А. Ф. Лосева и психолога А. Н. Леонтьева, на разных объектах исследования рассматривавших сходные проблемы человеческой психологии.

Особого объяснения, которое, как мне кажется, может иметь культурологический характер, требует та интегрирующая роль, которую стала играть социология в американской науке, традиционно ориентированной на внимание к индивидуальному человеку и конкретному обществу, а также в европейской науке, где исследования истории цивилизаций поставили проблему конкретных форм видения мира и где усилиями французских ученых проблема человека приобрела совершенно новое звучание, превращаясь в работах П. Бурдье в принципиально иное понимание природы человеческой личности.

Выяснение социальных функций культурологии, думаю, способно открыть новые горизонты современного научного видения в его отношении к человеку и его сознанию. Можно было бы соотнести этот курс с областью социологии, складывающейся в рамках sociology of knowiedge (см. об этом: Swidler A., Arditi J, The New Sociology of Knowiedge. Annu Rev. Sociol. 1994. 20:306-29), но социологический аспект, безусловно присутствующий в исследовании, имеет здесь, как мне кажется, вспомогательный характер, подчиняясь общей историко-культурной направленности лекционного курса. Культурология рассматривается в нем как явление культуры, и на первый план выходит, таким образом, проблема ее соотношения с представлениями человека о себе и обществе, проблема соотношения культуры и самосознания.

Об этапах изучения и предмете культурологии. Сам термин “культура” пришел в современную науку из латинского языка. Ему придавалось довольно много значений, охватывавших преимущественно материальную (прежде всего сельскохозяйственную) деятельность людей. Сознанию современного человека более близко представление о культуре, сформировавшееся на базе более частного понятия о культе — поклонении высшим силам.

Древние римляне различали лишь два конкретных аспекта такого поклонения — богам и ларам. Европейская религиозная традиция оказалась унифицированнее в своей повседневной ипостаси и намного сложнее в плане мистико-символическом, открытом более широким историческим и культурным взаимосвязям. В Европе изучение культуры и началось с изучения истории верований, а затем и религии как феномена, обобщающего духовный опыт поколений.

На базе представлений о культуре как истории религиозной мысли и искусства эпоха Просвещения создала обобщенное представление о культуре как о преимущественно духовном творчестве людей. В таком виде представление о культуре вошло в массовое сознание людей западной цивилизации нового и новейшего времени. Специфика городской цивилизации породила представление о культуре урбанистической (профессиональной, элитарной) как антитезе культуры традиционной (сельской, народной, массовой). Накал политических страстей, свойственный истории последних двух столетий, столкнул человека с необходимостью осознавать стратифицированность культуры. Век высоких технологий вынудил поставить вопрос о значении и роли материальной культуры в жизни человеческого общества прошлого и настоящего, Он же создает необходимость осознавать значение и смысл новых пластов культуры, становящихся частью нашей жизни по мере расширения границ познания. Таких, например, как культура виртуальной реальности, из сферы научной фантастики постепенно перемещающаяся в повседневную жизнь компьютерного поколения. При всем разнообразии значений понятие “культура” употребляется всегда, чтобы обозначить нечто сделанное, сверхприродное, вторичное, искусственно созданное, человекотворное.

“Сделанность”, “тварность” выглядит генеральной характеристикой культуры. Различая типы культур, мы выделяем то, что создано человеком, и то, что создает человека. Мы характеризуем типы знаковых систем, которые помогают нам фиксировать и передавать накопленный опыт отдельных людей и целых поколений. Мы обращаем внимание на типы поведения, делающие индивида частью социума. Как отдельный объект познания мы изучаем типы общения, обеспечивающие существование социумов (культурных сообществ). Нас интересуют коды культур и типы личности, создаваемые ими и способные к их воспроизведению или переделке. Мы стараемся зафиксировать и объяснить типы картины мира, созданные человеком и требующие адекватного им воспринимающего сознания. Мы стремимся, наконец, понять саму природу человеческого сознания, ставшего отличительным признаком человека как биологического вида, наделенного способностью к творчеству и созданию сложных социокультурных организмов. В любом случае мы имеем дело с культурой как процессом и результатом человеческой активности.

Особое место в формировании понятия “культура”, ставшем столь привычным современной цивилизации, занимает эпоха Возрождения. Возникновение понятия культуры, привычного современному мышлению, связано с созданием итальянскими гуманистами конца XIV — первой половины XV в, искусственной среды обитания, используемой ими как один из инструментов конструирования человеческой личности. Осознанию научного содержания термина “культура” предшествовало, таким образом, его эмпирическое освоение на бытовом уровне. Так, например, стилизация под античность вошла в повседневную жизнь флорентийских интеллектуалов. Образцами служили произведения искусства и литературы, поиски и собирание которых стали необыкновенно популярны. Подражание старинным образцам — не новость в истории цивилизаций. Сама классическая древность не была чужда такому же отношению к предшествующему времени: ориентация на греческую цивилизацию играла, например, существенную роль в отдельные периоды римской истории. В ренессансной культуре проблема преемственности в наследовании культурных ценностей стала, однако, выполнять иную функцию — она стала основной системообразующей.

Мы хорошо знаем знаменитостей итальянского Возрождения. Мы обращаемся к наследию Ренессанса в нашей повседневной жизни, не задумываясь, насколько избирательна историческая память. Мы знаем тех, кто интересен нашему времени, и нередко даже не подозреваем о людях, бывших некогда кумирами наших героев, героями той эпохи.

Свое повествование о становлении стиля жизни и мышления итальянских гуманистов Л. М. Баткин начал не с характеристики титанов Возрождения, а с рассказа о флорентийце Никколо Никколи, имя которого известно сейчас лишь узкому кругу специалистов. Человек этот был столь популярен в первой половине Кватроченто, что Веспасиано да Бистиччи посвятил ему одну из самых пространных глав своих известных “Жизнеописаний” (см.: Опыт тысячелетия. Средние века и эпоха Возрождения: Быт, нравы, идеалы, М., 1996. С. 453-465), а Бруни и Валла избрали его героем их прославленных диалогов. Историку XX столетия Никколо Никколи оказался интересен апокрифичностью своей фигуры с точки зрения идейной истории гуманизма (см.: Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М., 1978. С. 3-6).

Л. М. Баткин специально подчеркивает существовавшую некогда высочайшую репутацию Никколо Никколи, который слыл среди современников “универсальным во всех достойных вещах”.

Правда, кое-что в жизни образцового представителя новой культуры все-таки смущало его почитателей. Сами они были известны своим немалым вкладом в литературу и искусство. Никколи же написал всего несколько эпистол и небольшой учебник по латинской орфографии. Видимые результаты его трудов выглядели более чем скромно и явно не соответствовали силе его авторитета. Его поклонники передавали друг другу слухи о неких “изящнейших произведениях”, якобы написанных Никколи и лежащих у него под спудом, а автор его жизнеописания на всякий случай поведал миру о необыкновенной скромности мастера, который “отличался большими способностями к сочинительству, но обладал столь тонким вкусом, что не удовлетворял самого себя” (там же. С. 3.). Так его друзья и почитатели пытались уравнять странного флорентийца с другими интеллектуалами своего времени. А Никколи не нуждался в приписанных достоинствах. У него был свой редкий дар — удивительный талант, заключавшийся в умении создавать самого себя, сделать собственную личность настоящим произведением высокого искусства.

Создавать самого себя в той или иной степени приходилось каждому гуманисту. Работа духовная требовала небывалых усилий. Особый стиль архитектуры, продуманный дизайн жизненного пространства, подлинные антики и подражания им, особая речь и если не манера поведения, как у виртуоза Никколи, то хотя бы отдельные жесты и детали одежды — все это должно было способствовать воспитанию личности.

Целеустремленно создаваемые интерьер и окружающая обстановка (от костюма до городского пространства), особая организация быта, умение карнавализировать действительность, превращая ее в новую реальность, вошли в понятие “культура”, используемое образованной публикой как признак принадлежности к особо привилегированному кругу лиц.

В распространении представлений о культуре решающую роль сыграла ориентированность средневекового сознания на подражание, связанная с особым уважением к традициям, освященным временем[1]. Признав собственное время частью истории, Возрождение до минимума сократило временную дистанцию, необходимую для сакрализации индивидуального опыта и превращения его в социальную ценность. Ренессанс подражал не столько античности, сколько себе. Индивидуальное поведение быстро осознавалось как общественная ценность и стереотипизировалось.

Для тех, кто хотел подражать, но не умел самостоятельно трансформировать теоретические познания в реальность повседневного быта, создавались различные виды руководства. Они и ложились в основу рождавшейся науки нового времени, известной на первых порах своим исключительным прагматизмом и непоколебимой верой в то, что любой труд должен приносить немедленную пользу. Немедленную пользу люди ожидали и от изучения культуры.

Со времен Возрождения мы можем заметить два основных направления в познавательном интересе к культуре. Первое — осмысление культуры как феномена в его специфике и взаимосвязи с человеческим разумом и историей. В таком виде изучение культуры становилось частью создаваемых философских систем. Второе было направлено на сбор материалов о развитии разных сторон культуры, фактически — на изучение ее конкретных форм, черт и проявлений. Так было положено начало изучению искусства, архитектуры, литературы, истории, а затем, много позже, и других отраслей культуры — от истории музыки и театроведения до истории общественной мысли и народного самосознания. Отраслевой подход к изучению культуры оказался на первых порах наиболее приемлемым и получил преимущественное распространение.

Даже среди научных трактатов XV!!! в. немного работ, отличавшихся исследовательской направленностью. Научные сочинения, писавшиеся в то время, в большинстве случаев были практическими руководствами, содержавшими инструкции, как делать (или понимать) что-либо правильно. В них господствовала нацеленность все на ту же испытанную временем традиционную подражательность. Например, довольно долго в университетах не было истории литературы или курса истории, а уж тем более историографии. Но любое пособие по риторике содержало законы красноречия, правила построения проповедей и диспутов, писания исторических или нравоучительных сочинений. Не было и исследований, рассматривающих культуру как специальной объект изучения (такие исследования появятся позже). Но попав в поле зрения интеллектуалов, отличавшихся энциклопедической образованностью, культура стала постоянным объектом их пристального внимания. Даже когда специализация в области научных исследований существенно сузилась, создав во второй трети XIX в. разделение научных знаний, близкое к современному, именно внимание к культуре обеспечивало интегральность научных знаний о человеческом разуме, столь ярко проявившуюся в эпоху Возрождения. Наука нового и новейшего времени осваивает понятие “культура”, поворачивает его различными гранями, ищет ту область познания, которая могла бы изучать этот уникальный феномен наиболее полно и глубоко.

Культурология как наука прошла в своем развитии четыре стадии.

Сначала она существовала как наука о Разуме. Разум рассматривался как некая абстрактная надмирная категория, лишенная способности изменяться во времени, но обладающая изначальной созидающей силой.

Следующей стадией развитая культурологии стала наука о цивилизации. Цивилизация рассматривалась как копилка поколений, которую заполняют творения человеческого разума, распадающиеся на духовную и материальную культуру.

Превращение культурологии в науку о человеке стало следующей стадией в ее изучении, Человек рассматривался ею на первых порах как творение высшего разума, поэтому исследователей интересовали прежде всего носители высшего разума земной жизни — великие личности и их деяния. От жизнеописаний Возрождения и биографий эпохи Просвещения, которые представляли собой не столько психологический портрет, сколько характеристику “профессиональной пригодности”, через осмысление категории “историческая личность” наука о человеке пришла к понятию ординарной (среднестатистической) личности, являющейся не только созданием, но и истинным творцом цивилизации.

Четвертым звеном в логической последовательности становления культурологических исследований стала наука о человеческом сознании, где массовое сознание сопоставляется с развитием индивидуального сознания, а сознание личности постигается через изучение коллективного и массового сознания социума.

Стадии в развитии культурологических исследований выделяются благодаря тому, что общество периодически концентрирует свое внимание на определенной группе культурологических проблем. Данная выше последовательность реализуется во времени как тенденция. На практике разные подходы к изучению культуры благополучно сосуществуют в науке. Поэтому и нет до сих пор устоявшегося определения культурологии. Для современного исследователя определение культурологии носит, как правило, рабочий характер, помогая решать определенные исследовательские задачи, стоящие перед ним. Так, для меня, историка-практика, культурология выступает как часть истории культуры, как наука о принципах и методах ее изучения[2]. В таком ключе и строится данный лекционный курс.

Предмет курса культурологии в варианте “Культура и самосознание” представляет собой характеристику особенностей изучения истории культуры для определения закономерностей в развитии представлений о культуре как категории научного познания. Выяснение социокультурных функций знаний об истории культуры представляется мне конечной задачей курса культурологии.

Объектом изучения в предлагаемом курсе выступают достаточно систематизированные представления о культуре и ее истории, сложившиеся к сегодняшнему дню.

Курс лекций по культурологии, ориентированный на выяснение связи культуры и самосознания, в состоянии показать цену научного опыта, механизм его соотношения с практикой повседневной жизни. В этом мне видится особая интегративная роль культурологии, определяющая место этого предмета в изучении феномена современной культуры и в ряду учебных дисциплин, готовящих специалистов, которым предстоит создавать общество XXI в.