Читатель, открывший эту книгу, быть может, сначала испытает чувство удивления. Ее название обе­щает увлекательное повествование о рыцарстве, роман­тизированный образ которого у многих сложился под влиянием прочитанных еще в ранней юности сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, о Тристане и Изольде, романов Сервантеса и Вальтера Скотта. Еще больше начало книги Ф. Кардини может озадачить тех, кто свои представления о рыцарстве составил на основе научной литературы. В любом случае понятия «рыцарь» и «рыцарство» в нашем сознании прочно связаны со зре­лым средневековьем (XI—XV вв.) в Западной Европе. А уж если речь заходит об истоках рыцарства, то естест­венно было бы предположить, что они должны быть отнесены к раннему средневековью, а еще точнее — ко второй его половине (VIII —Х вв.).

Однако первые же строки этой книги заставляют усомниться в привычном стереотипе. Автор буквально ошеломляет читателя вопросом о том, что думал рим­ский император Валент во время гибельной для него битвы с готами при Адрианополе. Закат Рима, сражение с варварами и рыцарство? Какая между ними связь? Но дальше — больше! Ф. Кардини увлекает нас за со­бой в глубины времени — от Адрианополя к проигранной триумвиром Марком Крассом битве с парфянами при Каррах, а затем и к не запечатленным в анналах исто­рии, а лишь сохранившимся в поэтической памяти наро­дов да в археологических свидетельствах сражениям древ­нейших иранских, индоевропейских, германских и сла­вянских племен, к их военному искусству, технике, ма­гии. Педантично настроенный читатель может не без ос­нований заметить: а при чем здесь рыцарство? Ведь общеизвестно, что рыцарство как особый слой средне­векового общества в Западной Европе сложилось лишь к XI в., а достигло своего расцвета в XII — XV вв. Это было военно-аристократическое сословие, возникновение и развитие которого было вызвано укреплением феода­лизма и возвышением новой служилой знати и дворян­ства.

Средневековое общество Западной Европы было жест­ко регламентированным, имело сложную иерархию. Об­щественное сознание эпохи в самом упрощенном ви­де мыслило его состоящим из трех разрядов — моля­щихся, воюющих и работающих. Первые два, по сущест­ву, охватывали господствующий класс — феодалов, ду­ховных и светских. Эти разряды были сложнейшими социальными образованиями, связанными внутри развет­вленной сетью экономических, политических, юридических и личных отношений, имевшими свои достаточно специфические общественные и духовные интересы. Рыцари входили в разряд «воюющих».

В развитом средневековье статус рыцаря предпола­гал благородное происхождение (на более раннем этапе в число рыцарей проникали и представители низших, зависимых слоев населения; Ф. Кардини, однако, как пред­ставляется, преувеличивает возможность такого продви­жения вверх), включение в систему сеньориально-вас­сальных связей и профессиональное занятие военным делом. Первоначально рыцарство было светским воинст­вом, идеалы которого во многом противостояли офици­альной церковной морали, но постепенно церковь усили­вала свое влияние на рыцарство, все активней исполь­зовала его для защиты своих интересов. Рыцарство, вклю­чавшее феодалов разного ранга — от королей и герцо­гов до обедневших странствующих рыцарей, которых с XII в. становилось все больше,— было привилегирован­ной социальной кастой. Сами рыцари считали себя «цве­том мира», высшим слоем общества. Итак, связь ры­царства с «классическим» средневековьем не подлежит сомнению. Ф. Кардини же посвящает свое исследование сюжетам, зачастую не только «досредневековым», но да­же «доантичным». Нет ли в этом чего-то ненаучного, этакого своеобразного исторического «лихачества»? Ду­мается, что нет. Есть другое — страстное желание про­никнуть в тайное тайных истории, докопаться до са­мых глубинных корней исторических явлений, показать, что история есть великая и неразрывная связь времен и поколений. Ф. Кардини — сторонник такого подхода к истории, о котором столь впечатляюще некогда ска­зал Томас Манн: «Прошлое — это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет его назвать просто без­донным?... Ведь чем глубже тут копнешь, чем дальше проберешься, чем ниже спустишься в преисподнюю прош­лого, тем больше убеждаешься, что первоосновы рода человеческого, его истории, его цивилизации совершенно недостижимы, что они снова и снова уходят от нашего лота в бездонную даль... Да, именно «снова и снова»; ибо то, что не поддается исследованию, словно бы под­трунивает над нашей исследовательской неуемностью, приманивая нас к мнимым рубежам и вехам, за кото­рыми, как только до них доберешься, сразу же откры­ваются новые дали прошлого...

Поэтому практически начало истории той или иной людской совокупности, народности или семьи единовер­цев определяется условной отправной точкой, и, хотя нам отлично известно, что глубины колодца так не из­мерить, наши воспоминания останавливаются на подоб­ном первоистоке, довольствуясь какими-то определен­ными, национальными и личными, историческими пре­делами» .

История средневекового рыцарства — сюжет, име­ющий в гуманитарных науках давние традиции изучения. Вместе с тем в последние десятилетия он переживает определенный ренессанс. Исследования А. Борста, Р. Барбера, Д. Барни, Ж. Дюби, Л. Женико, Р. Килгура, П. Ван-Люйна, Ж. Флори и других 2 вскрыли новые пласты этой проблематики, выявили оригинальные подходы к интер­претации источников. Книга Ф. Кардини, сравнительно молодого преподавателя флорентийского университета, не затерялась, однако, среди прочих работ. Появившись впервые в 1981 г., она вызвала большой интерес и уже через несколько месяцев вышла вторым изданием. Ее автор и раньше занимался историей рыцарства, особенно

1)Манн Т. Иосиф и его братья. Т. I. М., 1968, с. 35—36.

2) Обзор литературы конца 60—70-х гг. см. в статье: Бес­смертный Ю. Л. Рыцарство и знать Х—XIII вв. в представлениях современников.— Сб. ИНИОН АН СССР «Идеология феодального общества в Западной Европе: проблемы культуры и социально-культурных представлений средневековья в зарубежной историогра­фии». М., 1980, с. 196—22).

крестовыми походами, опубликовал по этим вопросам ряд статей, его также интересовала история духовной культуры средневековья, особенно менталитета, социаль­ной психологии и мироощущения той эпохи.

Итальянский исследователь опирается на богатый опыт историографии, предшествующей и современной. (К сожалению, в русском переводе, рассчитанном на широкого читателя, пришлось снять обширный историо­графический материал и специальную научную полемику, представленные в книге, так же как и детальные сноски на исторические источники, которые в оригинале занимали более трети объема.) Сочинение Ф. Кардини заведомо дискуссионно, автор порой до предела заостряет свою позицию, высказывает мысли, на первый взгляд спо­собные произвести впечатление «разорвавшейся бомбы», однако постепенно логика и аргументация ученого за­ставляют если и не принять их полностью, то по крайней мере задуматься над существом той или иной проблемы, взглянуть на нее по-новому, представить в неожидан­ном, но в конечном итоге исторически оправданном ра­курсе. Чего стоит только хронологический охват исследо­вания от Х в. до н. э. до Х в. н. э.! А его географический ареал — от Китая до Пиренеев! Но эта книга написана вовсе не для того, чтобы эпатировать ученого читате­ля, она написана, чтобы заставить задуматься над тем, что корни кажущихся хорошо знакомыми исторических явлений столь же глубоки, извилисты, сложно перепле­тены, как корни древнего могучего дерева, которые в свою очередь переплетаются с корнями других деревьев и растений и питают великолепную крону, ничем не на­поминающую своих скрытых во тьме кормильцев, устрем­ленных к недрам земли. Ф. Кардини показывает, что рыцарство в пору своего расцвета очень далеко отсто­ит от своих истоков, но тем не менее питается ими. И эти истоки, постепенно набирающие силу и трансфор­мирующиеся, и есть живые артерии истории. Рассечь их — значит представить не подлинно историческое яв­ление как сложнейший организм, а его омертвевшее по­добие, лишь напоминающее оригинал.

Эта главная идея книги была правильно понята мно­гими видными зарубежными историками, что неодно­кратно высказывалось в ходе довольно широкой научной дискуссии, развернувшейся в 1983г. Ф. Кардини спра­ведливо упрекали в отсутствии столь необходимой историку осторожности, в чрезмерном стремлении к обобще­ниям, наконец, в не всегда оправданной ломке привыч­ных представлений, в увлечении влиянием Востока. Од­нако в целом книга получила высокую оценку. За кон­цепцией Ф. Кардини не только признали «право на жизнь», но и отметили, что она открыла новые аспекты форми­рования рыцарства, что итальянским исследователем был введен в оборот огромный материал, ранее под таким углом зрения не рассматривавшийся.

Автор «Истоков средневекового рыцарства» работает на стыке многих наук: социальной, экономической и куль­турной истории, археологии, истории техники и матери­альной культуры, военного дела. Он исходит из пони­мания рыцарства как особого социального и юридичес­кого явления и как определенной культурной реальности, типа мировосприятия и мироощущения, своеобразной «движущей идеи» эпохи. Нельзя не согласиться с его утверждением, что «основополагающая роль в станов­лении рыцарства принадлежит экономическому фактору. Он приходит в действие уже в эпоху Карла Великого». Однако Ф. Кардини считает, что при этом рыцарство было порождено целым комплексом факторов и сил об­щественного развития, относящихся не только к собствен­но экономической сфере, но к области духовной жизни, в частности религии и этике, к технике, к военному де­лу и др. Этим определяется и многоплановость книги, состоящей из трех частей: «Шаманы, воины, миссионе­ры», «Меч и крест», «В начале была сила».

Итак, описание битвы при Адрианополе становится как бы прологом для исследования проблемы отноше­ний античного (преимущественно римского) и варвар­ского (преимущественно ирано-германо-славянского) ми­ров на протяжении столетий, ибо в их взаимодействии Ф. Кардини прежде всего усматривает глубинные, сокро­венные истоки, питавшие не только идею, но материально-технические и военные основы рыцарства, возникшего много веков спустя. С этой битвы, полагает автор, начинается переоценка европейской военной истории, в ко­торую решительно вторгаются кочевые, «конные» наро­ды, извергнутые из азиатских степей. Через три десяти­летия, в 410 г., произойдет жестокое разграбление Ри­ма готами, предводительствуемыми Аларихом. Конница варваров докажет свое неоспоримое превосходство над регулярными войсками римлян, основу которых составляли пехотинцы. Именно при Адрианополе станет оче­видным, что в военном отношении будущее за хорошо обученным конным воином. И именно в этом смысле Адрианополь можно считать началом непосредственной предыстории рыцарства, однако корни его сокрыты в глубинах времени: в истории техники, сакральных пред­ставлениях и культах Древнего Египта, Сирии, Пер­сии, а шире — восточных народов. С азиатского Востока, считает Ф. Кардини, явились не только полчища искус­ных и бесстрашных всадников, повергшие в ужас и тре­пет жителей Европы, но вместе с ними был занесен как некий прекрасный социальный и культурный идеал об­раз воителя верхом на коне, защитника людей и повергателя чудовищ, оказавшийся исключительно важным для становления рыцарства и, более того, средневеко­вого христианства и средневекового менталитета вообще. Святой Георгий, святой Мартин или прекрасный Парцифаль, по мнению итальянского исследователя, пря­мые наследники более древних богов-всадников.

Столь широко показывая глубинную основу рыцар­ства, он и его само рассматривает не только как западно­европейское, но как общеевропейское и, быть может, даже как почти общемировое явление. Отсюда столь широкие восточные параллели, живой интерес к русской истории, и в частности к такому великолепному памят­нику древнерусской литературы, как «Слово о полку Игореве». Ф. Кардини характеризует рыцарство прежде всего как слой воинов-защитников, лишь много позднее трансформировавшийся в довольно широкую и неодно­родную внутри социальную группу с определенным на­бором общественных функций, обязательств и прав.

В книге предпринята попытка показать историю воз­никновения и развития конного воинства на огромной территории — от Великой китайской стены до стен Рима, от начала первого тысячелетия до н. э. до последних веков существования Римской империи. Для этого при­влекаются свидетельства письменных источников, архе­ологический и иконографический материал, значительная научная литература, в том числе работы советских уче­ных. Ф. Кардини считает, что германцы были прямыми наследниками военно-кавалерийской техники и искусства иранских племен (тезис, нуждающийся, как представ­ляется, в более солидной и всесторонней аргументации, ибо он далеко не бесспорен). Этот ирано-германский комплекс стал своеобразным фундаментом для разви­тия конного воинства Европы, а в дальнейшем и средне­векового рыцарства. Особую роль в его распростране­нии сыграли готы, которые во многом определяли судь­бу европейской цивилизации в раннем средневековье. Конгломерат племен, довольно быстро исчезнувший со сцены европейской истории, тем не менее оставил па­мять о себе не только в названии знаменитого средне­векового архитектурно-художественного стиля — готике, но во многих явлениях и процессах средневековой жиз­ни вообще. Готское наследие — один из существенных корней средневековой цивилизации в Европе.

Жизнь кочевников, варваров, не мыслилась без лоша­дей, поэтому для этих народов характерно особое, подчас мистическое и сакральное отношение к коню — сокро­венному другу, сопровождающему человека и в его зем­ных, и в потусторонних странствиях. Ф. Кардини иссле­дует «культуру лошади». Под этим углом зрения он рассматривает древневосточную, греческую, римскую ми­фологии, дает интересную интерпретацию шаманских культов разных народов. Его особое внимание привле­кает магически-религиозный мир германцев, который он пытается реконструировать на основе эпоса, историче­ских сочинений раннего средневековья, сводов обычного права той эпохи. Германцы, по его мнению ассимилиро­вавшие и развившие культуру «народов степи», прида­вали особое значение культу коня, что не было утра­чено и при их христианизации. Автор указывает на очень важную связь сакрального отношения к коню с куль­тами огня, металла, оружия и войны, существовавшую у индоевропейских народов, а также у арабов, китай­цев и др. У них конь входил в состав прогрессивно раз­вивающегося технического комплекса, соответственно он обладал и высоким сакрально-социальным статусом. Эти воспринятые Европой через германцев традиции сохраня­лись в течение всего раннего средневековья, а затем органично вошли в систему рыцарских представлений, рыцарского менталитета. Однако утверждение Ф. Кар­дини, что «ветер степи шумит в древе европейского ры­царства», кажется нам чересчур категоричным. Вопрос о роли восточных влияний в предыстории рыцарства значительно сложнее, чем он представлен в книге италь­янского историка. Очевидно, что и взаимодействия гер­манцев и народов степи были не такими прямыми и непосредственными, как это изображается в данном исследо­вании. Более глубокого и тонкого анализа требует и ин­фраструктура сакральности, связанной с культом коня у разных народов. Во всяком случае, более доказанным и общепризнанным является мнение о преимущественно византийском происхождении воинов-святых, то есть не о прямом, а по крайней мере косвенном, опосредован­ном влиянии образов восточных богов-всадников на евро­пейское средневековое сознание.

Очень интересная проблема поднята Ф. Кардини в третьем разделе первой части книги, носящем название «От ватаги к строю». Здесь рассматриваются социальный статус и культ воина-зверя, характерные для поздних варварских обществ. От почти звериного экстаза к ор­ганизации и дружинному взаимодействию — таким пред­ставляется автору путь к предрыцарским военным обра­зованиям, к новому типу воина. Он исследует стано­вление «культуры доблести» и «права оружия», присущих, по его мнению, германским народам. В этой связи по­дробно освещается формирование боевой и социальной организации германцев, в частности такого института, как комитат, их военная техника.

Военная структура средних веков во многом опреде­лялась тем, что происходило в эпоху Великого пере­селения народов (IV —VII вв.). Автор выделяет три ас­пекта исследования: варвары на стороне Рима, варвары в Риме и варвары против Рима. Военные уроки варва­ров не могли быть усвоены погибающим Римом, но побе­дители отчасти впитали культуру античного мира, в том числе и отдельные элементы его военного опыта, од­нако для будущего рыцарства определяющее значение имело не римское, а варварское наследие, как в воен­ном, так и в идейном и культурном отношениях.

Христианизация варваров, по мнению Кардини, стала важнейшим явлением в средневековой европейской ис­тории. В книге довольно подробно освещается путь к христианству таких германских народов, как вестготы, остготы, франки и др. Автор не просто описывает ход событий, но пытается доказать, что к новой вере гер­манцы приходили через своеобразное совмещение обра­зов своих богов с образом Христа, языческих представ­лений — с комплексом понятий и чувствований, прису­щих христианской религии. Этот процесс протекал очень сложно, ибо во многих пунктах христианская доктрина находилась в драматическом противоречии с германскими традициями, в особенности в интерпретации войны и мира, веры и верности. Процесс «совмещения ценностей» шел в течение всего раннего средневековья, и, лишь когда он был завершен, пришло время подлинного за­рождения средневекового рыцарства. Однако элементы военной морали германцев, их религиозных представле­ний прочно вошли в этнос европейского рыцарства.

Христианство, изначально весьма неоднозначно отно­сившееся к войне и воинам, тем скорее должно было изыскивать компромиссные решения в мире, погруженном в стихию непрерывных боевых действий. Выработка соб­ственной теоретически, вернее, теологически обоснованной позиции по этому вопросу диктовалась социальными усло­виями и необходимостью не только доктринального, но и политического самоутверждения церкви. Меч и крест должны были соединиться в рамках одного учения.

В религиозной полемике II—IV вв. вырабатываются по­нятия «воинство бога» и «мирское воинство». Начиная с апологетов, «воины Христа» завоевывают все более и более прочные позиции в системе ценностей нарождающегося средневекового мира. Ф. Кардини освещает взгляды на войну таких отцов церкви, как Амвросий Медиоланский и Аврелий Августин, называя последнего «теологом вой­ны», но вместе с тем указывая на неоднозначность его суждении, ибо временами гиппонский епископ высоко оце­нивал состояние социального и политического спокойствия в обществе, то есть выступал как поборник мира, а не войны. Автор книги заостряет внимание на предложен­ном Августином разделении войн на праведные, справед­ливые, и неправедные, несправедливые, и оправдании им войны «во славу господню», что в немалой степени оп­ределило развитие социальных и политических идеалов рыцарства и рыцарской этики.

Затем акцент переносится из сферы собственно теоло­гической на область юридическую и конкретно-историческую. В книге анализируется трансформация понятия «за­щитник веры» от его мистико-религиозной интерпретации до конкретного социального выражения в институте фогства. Показывается роль литургии в формировании новых военных традиций, возникновение нового типа вои­нов — «святых воителей», а также развитие культа во­енных святых, над которым возвышается культ мессии-заступника. Собственно, происходит «милитаризация»

Рыцарь сражался ради славы, но не всегда ее при­носила только победа. Героическая смерть в честном бою считалась достойным завершением его жизни. Ры­царские идеалы отчасти противостояли этическим прин­ципам, диктовавшимся христианством. Гордыня, про­возглашенная церковью главнейшим из смертных грехов, считалась важнейшим достоинством рыцаря. Месть за оскорбление (нередко мнимое) была законом его этики, в которой не оказалось места для христианского всепро­щения. Рыцари мало ценили человеческую жизнь, свою и особенно чужую. Они привыкли проливать кровь, и война казалась им естественным делом. Пренебрежение к чужой жизни усугублялось тем, что свой этический кодекс ры­цари считали необходимым выполнять только в рамках своей социальной группы. По отношению к другим — крестьянам, горожанам, купцам и им подобным — не было и речи о каком-то «рыцарском» отношении, на­против, грубость, пренебрежение, даже грабеж в таком случае считались у рыцарей «хорошим тоном».

В рыцарской культуре возникает культ дамы, бывший необходимым элементом куртуазности, придававшей ис­ключительное значение любви как чувству, возвышающе­му человека, пробуждающему в нем все лучшее, вдохнов­ляющему на подвиги. Эта любовь, горячая и земная, но в то же время поэтическая и идеализированная, бросала открытый вызов церковному аскетизму. Она вдохнов­ляла авторов рыцарских романов и трубадуров, поэтов-рыцарей, появившихся в Провансе в конце XI в. В XII в. поэзия поистине становится «повелительницей» европей­ской словесности. Из Прованса увлечение ею распростра­няется в другие страны. На севере Франции появляются труверы, в Германии — миннезингеры, куртуазная поэзия расцветает на Пиренейском полуострове.

Любовное служение стало своего рода «религией» высшего круга. Не случайным представляется и то совпа­дение, что в это же время в средневековом христианстве на первый план выдвигается культ девы Марии. Мадонна царила в небесах и сердцах верующих, подобно тому как дама царила в сердце влюбленного в нее поэта-рыцаря.

При всей своей привлекательности идеал куртуазности далеко не всегда воплощался в жизнь. С упадком ры­царства он становится элементом модной игры. На излете средневековья усиливается моральное осуждение рыцарства, цеплявшегося за чисто внешние проявления этикета, рыцарская честь уступает место выгоде, рыцари подчас превращаются в объект насмешек, а рыцарский роман вырождается в пародию.

Однако лучшие черты рыцарского эпоса и рыцарской культуры были восприняты и переосмыслены последующими поколениями, вошли они и в духовный мир XX века. Образ настоящего рыцаря, пусть даже и весьма идеализированный, остается привлекательным и для наших со­временников. Думается, что книга Ф. Кардини не разоча­рует их в этом.

В. И. Уколова

Желающие опубликовать свои работы (статьи, дипломные, рефераты) в библиотеке, присылайте их на [email protected]!