Традиционное искусство Японии очень самобытно и своеобычно, его философские принципы, равно как и эстетические предпочтения и вкусы самих японцев, весьма отличных как от западных, так и от наших российских, а потому тема эта требует некоторого пояснения. На формирование эстетических принципов японского искусства, несомненно, повлияло особое отношение японцев к красоте родной природы, с древнейших времен воспринимавшейся как совершенное божественное творение. Поклоняясь красоте природы, японцы старались жить в гармонии с ней и уважать ее величие.

Особенности природного ландшафта отразились также и на особенностях национальной психологии японцев. Япония — страна горная; земель, пригодных для жизни и земледелия, было мало, люди на них проживали скученно. Поэтому в каждый маленький клочок земли японцы вкладывали очень много труда и сил, осознавая, что именно на этом самом пятачке жили из поколения в поколение их предки и будут жить их потомки; не покладая рук, вопреки разрушительным стихиям японцы лелеяли и украшали свое очень ограниченное жизненное пространство. Необходимость делить его с большим числом других людей и неизбежная скученность привели, с одной стороны, к утверждению строгих правил общественного поведения и жесткой социальной иерархии, с другой — к развитию особой культуры внутренней жизни, для которой характерны самодисциплина, самоуглубленность, созерцательность и отрешенность. Эти черты отразились и на специфической психологии традиционного японского искусства: оно очень экологично и медитативно; в нем много внимания уделяется отстраненному поэтическому любованию природными явлениями и сменой времен года.

Эстетические принципы японского искусства сформировались под влиянием трех важнейших религиозно-философских доктрин, определивших традиционное мировоззрение обитателей Страны Восходящего Солнца, — синтоизма, конфуцианства и буддизма.

Почитание природы как божественного начала вылилось в древнюю национальную религию японцев — синто, «путь богов». В древние времена синтоистские верования были близки шаманским культам; японцы поклонялись божествам, управлявшим движением небесных светил, олицетворявшим природные стихии, обитавшим на горных вершинах, в морях и реках, в священных рощах, камнях и старинных деревьях. В древности у каждого клана были свои собственные божества-покровители; однако официальный синтоистский пантеон сложился из божеств-покровителей возвысившегося клана Ямато. Согласно синтоистским представлениям, род японских императоров восходит к великой солнечной богине Ама-тэрасу-но Оомиками и ее правнуку, первому легендарному императору Дзимму Тэнно, посланного на землю управлять людьми страны Ямато. В качестве императорских регалий ему были переданы древние магические символы: волшебное зерцало богини Аматэра-су, меч, вырезанный богом-громовержцем Сусаноо-но микото из хвоста восьмиглавого дракона, и яшмовое ожерепъе-магатама.

В честь синтоистских божеств строились многочисленные храмы и кумирни, располагавшиеся, как правило, в лесных чащобах и на горных вершинах. Каждый храм был окружен садиком с маленьким водоемом и замшелыми камнями, а также источником для омовения рук перед молитвой; храм окружали священные ворота-тории, а дорогу к нему украшали многочисленные каменные фонари. Сам храм обычно представлял комплекс небольших деревянных построек: святилище с галереей, сокровищницы и навесы для подношений богам. Примером синтоистской архитектуры может служить комплекс святилища богини Аматэрасу в Исэ, где до сих пор хранятся древние регалии японских императоров.

Легендарная история Японии, подвиги богов и героев стали сюжетной основой для многих произведений японского изобразительного искусства.

Конфуцианство, как и буддизм, пришло в Японию из Китая. Под конфуцианством обычно понимается традиционная древнекитайская религиозно-философская доктрина, возводившая этические принципы в разряд вселенских законов. Согласно конфуцианским канонам, управляющим принципом вселенной, служит Небо, источник гармонии и порядка. Полномочным представителем Неба на земле является император, от праведности которого зависит благоденствие государства. От подданных требуется почитание императора, строгое выполнение данных Небом законов и ритуалов и соблюдение моральных принципов. От этого непосредственно зависит процветание семьи и государства в целом. Если человек не выполняет своего долга перед обществом и Небом, не соблюдает установленные ритуалы, не выражает должной почтительности к вышестоящим и несправедлив к нижестоящим, то его карает освещенная Небом власть. В противном случае само Небо посылает наказание на все государство в целом. Поэтому каждый член общества должен строго следовать своему долгу, знать свое место в рамках системы и выполнять вытекающие из этого обязанности. Идеальным человеком с конфуцианской точки зрения считается просвещенный и благородный муж, ученый-чиновник, радеющий за интересы своей державы и беспредельно преданный своему императору. В искусстве, в частности, в живописи, выражением конфуцианских эстетических принципов служил идеализированный природный пейзаж, основанный на законах небесной гармонии, вызывающий в зрителе стремление к совершенству и безупречности. В Японии такой идеализированный пейзаж, созданный рукой просвещенного философа, назывался канга —««живопись в китайском духе».

Традиционная японская эстетика, сочетающая синтоистские, конфуцианские и буддийские (буддийские философия и искусство будут рассмотрены ниже) идеалы, разработала особые принципы, понимание которых является ключом к японскому искусству. Важнейшими из этих принципов считаются фурюу, моно-но аварэ, ваби-саби и югэн. Понятие фурюу означает возвышенный вкус, образованность и развитость ума. Произошло от китайского фэн-лю, буквально — «хорошее образование и манеры». В Китае этот термин характеризовал качества конфуцианского ученого-чиновника. В Японии же понятие фурюу использовалось больше в эстетическом смысле — как принцип возвышенности произведений искусства и утонченности духа их создателей. Особенно это относилось к пейзажной живописи, садовому искусству, архитектуре, чайной церемонии и аранжировке цветов.

Моно-но аварэ, «очарование вещей» — эстетический идеал, культивировавшийся во время Хэйан. В его основе — чувственное переживание глубинной и эфемерной красоты, заложенной как в природе, так и в человеческом существе. Это красота сопряжена с налетом поэтической грусти, с наслаждением этой преходящей красотой и преклонением перед ней. Оттенки смысла слово аварэ созвучно буддийскому взгляду на жизнь, на материальный мир как на нечто недолговечное, изменчивое и печальное по своей природе. Принцип аварэ означает также тонкую, изысканную чувствительность человеческого сердца, способного оценить и воспеть всю прелесть этой непостоянной красоты. Этот принцип очень ярко проявляется в знаменитых «Записках у изголовья» Сэй Сёнагон, придворной дамы X в.: «...На тонком плетенье бамбуковых оград, на застрехах домов трепетали нити паутин. Росинки были нанизаны на них, как белые жемчужины. Пронзающая душу красота!» (Перевод со старояпонского В. Марковой).

«Ваби» — эстетический и моральный принцип наслаждения спо-., койной и неспешной жизнью, свободной от мирских забот. Его возникновение связано со средневековой отшельнической традицией; означает простую и чистую красоту и ясное, созерцательное состояние духа. На этом принципе основана чайная церемония, а также стихи еака, рэнга и хайку. Слово ваби — производное от глагола вабу («быть печальным») и прилагательного вабиси («одинокий, покинутый»), использовавшегося для описания состояния души человека, изгнанного на чужбину. Однако эстетическая традиция в период Камакура и Мурома™ переосмыслили это состояние в более позитивном ключе, считая, что осознанные бедность и одиночество — это важнейшее условие для достижения свободы от материальных и эмоциональных забот; а пустота, отсутствие явной красоты — это приближение к красоте не проявленной, трансцеден-тальной, и потому более высокой. Это новое понимание ваби проповедовали знаменитые мастера чайной церемонии, например, Сэн-но Рикю, стремившиеся поднять свое искусство до уровня подлинного духа Дзэн, подчеркивая, что богатство следует искать в бедности, а красоту — в простоте. Считается, что суть ваби передает стихотворение поэта Фудзивара-но Садаиэ (1162—1241):

Не вижу я вокруг
Ни цвета нежных вишен,
Ни алых кленов.
Только унылая хижина на пустом берегу ,
В дымке осенних сумерек

Саби — еще один важнейший принцип японской эстетики, частично синонимичный «ваби», также восходит к откровениям дзэн-буддизма, особенно к экзистенциальному одиночеству каждого человека в космическом холоде бесконечных вселенных. Дух «саби» можно понять, представив себе зимний берег с заиндевелым от мороза тростником. «Саби» ассоциируется также со старостью, смирением и покоем. Дух «саби» очень ярко выражен в стихотворении — хайку Мукаи Кёраи (ученика мастера жанра хайку, знаменитого поэта Басе):

Два седых старика
Голова к голове
Любуются цветом вишни

В этом стихотворении противопоставление роскошного цветения японской вишни и седых волос на головах стариков поднимает человеческое одиночество до уровня высших эстетических принципов. Человеку, живущему по необоримым законам изменчивой жизни, не следует бояться увядания и одиночества. Это грустное, но неминуемое состояние следует принимать с тихим смирением и даже находить в нем источник вдохновения. Недаром великий Хокусай, мастер жанра укиё-э, на излете жизни подписывал свои произведения «создал Хокусай Кацуиска, старый человек такого-то возраста» (Хокусай дожил до 89 лет). Югэн, «красота одинокой печали» — эстетический идеал японского искусства, получивший наибольшее развитие в XII—XV вв. Термин югэн был заимствован из китайской философии, где он служил символом непостижимого и глубоко скрытого от восприятия объекта. В буддизме это понятие связано с глубоко скрытой истиной, которую невозможно понять интеллектуальным путем. В Японии же понятие югэн было переосмыслено как эстетический принцип, означающий таинственную, «потустороннюю» красоту, наполненную элегантной игрой смыслов, а также загадочностью, многозначностью, сумрачностью, печалью, спокойствием и вдохновением. «Наступил рассвет двадцать седьмого дня девятой луны. Ты еще ведешь тихий разговор, и вдруг из-за гребня гор выплывает месяц, тонкий и бледный... Не поймешь, то ли он есть, то ли нет его. Сколько в этом печальной красоты! Как волнует сердце лунный свет, когда он скупо сочится сквозь щели в кровле ветхой хижины! И еще — крик оленя возле горной деревушки. И еще — сияние полной луны, высветившее каждый темный уголок в старом саду, оплетенном вьющимся подмаренником...» (Сэй Сёнагон, «Записки у изголовья»). В более поздние времена понятие югэн стало синонимом блеска и пышности, радующими взор, но одновременно печалящими сердце от сознания их скоротечности.

Японские художники, претворяя в жизнь эти принципы, создавали произведения, волновавшие души людей. Многие из этих произведений обладали поистине магической силой эстетического и психологического воздействия, оставляя в сознании людей неизгладимый след от прикосновения «запредельной» красоты.