Ритмично падал снег. "Съешь хотя бы яйцо".— "Я не хочу". — "Съешь булочку". — "Я не хочу". — "Съешь хотя бы отражение булочки". Булочка была сухая, отражение было такое, словно она была мягкая. Съела. Оказалось, что она была мягкая.

На быка натравили красную машину. Сначала он ее проколол, а потом она его задавила, и он не знал, что она не красная тряпка.
— Потому что предметы в комнате или на улице обозначают часто совсем не то, что мы о них думаем? От такой громкой музыки, выключи, кстати (кстати, не выключил), должен падать снег с деревьев, а он не падает, а теперь пойди и потряси хотя бы это дерево, и он упадет.

Ему не хотелось выходить и трясти снег с дерева, она вышла сама и потрясла. Снег засыпал пластинку, иголка еле-еле пробиралась между сугробов, сначала расчистили одну дорожку, потом другую, поцарапали пластинку.
— Ну что, доигралась? — сказал Додостоевский. — Я же тебя просил не делать то, в чем ты не уверена.
— Я была уверена.
— Теперь придется выбросить пластинку, а мне ее жалко, я ее любил. Совершенно не знаешь, чем тебе заняться. Я поеду по делам.
— Значит, мне тоже ехать по делам?
— Тебе тоже. И на остановке тебя вчера не было, почему ты не пришла?
— Вчера днем?
— Вчера, когда мы договорились.
— Я думала, что столько-то времени, а оказалось, что столько-то, — Ирра взяла пластинку и стала водить по ней ногтем.
— Что ты делаешь! — крикнул он.
— Все равно ведь испорчена, на ней были сугробы, дорожки расчищали лопатой.
— Оставь ее в покое, она совершенно хорошая.

Он закурил, и в комнате появился дым как раз посредине между потолком и полом. И все, что было ниже дыма, относилось к земле: стол, стулья, пластинки на полу; а все, что было выше: полшкафа, книжные полки — относилось к небу. И он как раз подстриг ногти, и она смяла задники инфузории "туфельки", потому что круглое зарешетчатое окошко, выходящее из туалета в ванную, выходящее из ванной в туалет, было луной всегда. В туалетном полушарии — зрительный зал, рассчитанный на сто двадцать мест. "Лифт на ремонте", "Меню школьника" — все это висело на стенах и соответствовало зрительному залу, лифту на ремонте, меню школьника, а в ванном полушарии она сидела на борту ванной — "не бойся, я подстриг ногти" — далеко-далеко от прозрачного мешка с грязным бельем, и по дну ванной шла лунная дорожка, пересеченная одним волосом, и она, может, успела еще спросить про заусенцы, но он не ответил.

Из подъезда они вышли вместе, кое-как простились. Ирра зашла в телефонную будку и просадила там несколько двушек. В общем, ей не понравилось то, что ей предложили, но как-то особенно деваться было некуда, и она согласилась. "Зайдешь и пообедаем здесь, потом заедем к ним, а потом оттуда уже все вместе поедем". — "Куда?" — попыталась выяснить она. "А может, никуда, может, мы тут останемся, тогда они приедут сюда". Когда она приехала, они уже приехали, а хозяин наоборот уехал, "сейчас вернется". О фамилиях не могло быть и речи, но, безусловно, их как-то звали. После такого прекрасного обеда и вина сразу же друг друга очень полюбили и пошли гулять. Но как только вышли на лицу, всем захотелось разное: ей захотелось ("мне велели, мне нужно во что бы то ни стало") зубную пасту, ему захотелось капустки, а вот ему-то захотелось белую собачку. Его желанию возмутились: "Какая может быть белая собачка на ночь глядя!" Но осмотрелись и оказалось, что действительно уже "на ночь глядя", и капустка и паста закрыты, а белая собачка? "А белая собачка, — сказал он,— лежит тут рядом на помойке совсем еще хорошая".
На помойке они подарили друг другу подарки и разошлись совершенно счастливые по домам.

Она расковыряла ключом замочную скважину, но дверь все равно не открыла. Он впустил ее. И тут до нее дошло: что это не он, то есть кто же?
— Тоестьлстой, — представился.

Она машинально отдала ему подарок, спохватилась, но было уже поздно. Тогда она сказала:
— Это как раз вам.
— Спасибо, — сказал Тоестьлстой, — а что это такое? Ирра не знала, как это объяснить и сказала:
— Это просто такая вещь.
Он рассмотрел получше и еще раз сказал: "Спасибо". "Додо" не выговаривалось, но он понял ее, когда она спросила: "Где же он?"

— Он скоро вернется, — сказал Тоестьлстой. Распределили комнаты, то есть комнату и кухню. Ирра осталась в комнате, Тоестьлстой ушел на кухню. Улеглись. Додостоевский вернулся поздно ночью, все понял, и на кухню не пошел, чтобы не будить, а пошел в комнату, чтобы будить. Будить не пришлось, Ирра не спала.
— Что все это значит? — спросила она.
— Ему негде жить, он будет жить здесь.
— А раньше он где жил, на луне?
— На луне.
Они проснулись утром, когда Тоестьлстого уже не было, он ушел.
— Куда? — спросила Ирра.
— Жалко, что он ушел, я хотел, чтобы мы все вместе поехали в лес.
И Тоестьлстой вернулся с хлебом.
— Хорошо, что ты вернулся, сейчас поедем в лес, — сказал Додостоевский.
— На автобусе? — спросила Ирра.
— Может быть, на автобусе. А почему ты не веришь?
На автобусной остановке стояли, тояли, ояли, яли, ли и замерзли. Автобус промазал мимо них, но сесть удалось. Поехали параллельно горизонту. По этой полосе почти не ходили люди, зато там было много ям и горок. Над этой местностью поднимались пузырьки, как от газированной воды, которые были каплями на солнце. В то же время там рыскали бабушки, и все вместе было, как стихи. Автобус остановился, и все пассажиры стали смотреть в окно, и все до одного обратили внимание, кто выходит у леса. Перешли дорогу и лес тут как тут. Какие-то равнобедренные пригорки, зайчики, была речка, в ней мог купаться, кто хотел, но никто не хотел. Не было слышно ни одного выстрела. По лыжне катались прямо в сапогах, можно было бы еще и петь. Все удовольствия были получены, быстренько отряхнулись от снега, и поехали в гости обедать. На обед было все самое хорошее.
Вышли из гостей поздно вечером и увидели этот же развратньй, но совершенно пустой автобус. Нельзя было в него не сесть. Сели и опять поехали в лес.
— Как красиво, — машинально повторила Ирра ту же самую фразу, что и днем. Но красиво в лесу не было.
— Не пойдем за той парочкой, — показал машинально Додо рукой на ту парочку, которая была здесь днем.
— Подождите меня,— сказала Ирра, как только они миновали овраг, в который кубарем скатывались дети, как днем, — я сейчас.
Она отошла в сторонку и сделала "сейчас".
Потом познакомились.
Додо сказал, что они с Т.е. познакомились через другого приятеля, не через того, который умер, хотя почему-то считается, что через того.
— Кем считается? — спросила Ирра.
— Ты уже спрашивала об этом,— сказал Додостоевский, — сколько можно спрашивать. Тоестьлстой провалился в сугроб и сидел на кочке без ног одну минуту, пока Ирра с Додостоевским его не вытащили. Звезд было очень много. Они не лезли в глаза, потому что были очень далеко. Внизу блестел город тоже как звезды, и получалось, что они как бы между звезд тех и тех. Ирра встала между Додостоевским и Тоестьлстым, они пустили ее в серединку, чтобы она не упала, и пошли обратно, как днем. Она сказала, что больше всех любит маму, потом все-таки папу, потом Додо, потом Т.е. Через некоторое время сказала, что лна больше всех любит маму, потом все-таки Додо, потом папу, потом Т.е. В конце она сказала, что любит в той последовательности, как сказала днем, и Тоестьлстому было не так обидно.
Нечаянно испортили куст, потому что как только потянули его вверх, он немедленно вытащился. Может быть, он просто был воткнут. Но подобное могло быть и с деревьями, они тоже могли быть просто воткнуты, и поэтому обратно решили идти не как днем, а полем. Был ветер. На всех парусах пришел автобус, на нем приехали домой.
Додо очень много ходил и сильно стучал ботинками. Он достал чистую рубашку, которая была такая мятая, как будто грязная. Тоестьлстой "нарезал тот хлеб, что купил утром и налил чаю.
— Можно идти, — позвал он всех.
— Т.е.,— позвала его Ирра,— переоденьтесь, вы ведь тоже промокли.
— Вообще-то да, — сказал он и взял лишние штаны Додо.
— Тебе разве налезут мои штаны? — спросил Додо. Тоестьлстой примерил их и остался доволен, они жали, но можно было и не застегивать.
— Я не буду их застегивать,— сказал Т.е.
— Ты завтра куда-нибудь идешь? — спросил его Додо.
— Еще не знаю, — ответил он.
— А ты? — спросил ее Додо.
— А ты? — в свою очередь спросила она его.
— Я-то иду,— ответил Додостоевский.
— Тогда я тоже иду, — сказала Ирра.
— И куда же?
— Я должна буду позвонить, и мне должны будут сказать, привезти или не привезти.
— Что привезти? — не понял Додостоевский.
— А может быть, ничего, — сказала она, — может быть, они сюда позвонят, тогда значит им уже привезли. А вы не хотите туда вернуться? — спросила Ирра Тоестьлсто-го. — Туда, где вы раньше жили?
— Я же там не один жил, — сказал он.
— Но здесь ведь тоже не один, — заметила она.
— Почему, — улыбнулся он, — здесь один.
Они оставили его на кухне, Т.е. сам себе все постелил и даже добавил еще одну подушку.
Среди ночи ей было неудобно пройти в ванную.
— Мне нужно вымыться,— сказала она Додо.
— Иди и вымойся.
— Но он услышит, — недовольно ответила.
— Тогда не ходи.
— Как все несовершенно, — рассердилась.
— Но мы все-таки родились, — у него было хорошее настроение.
— Ну и на фиг? — сказала она.
— У тебя плохое настроение.
— Твой Т.е. перебрался сюда, чтобы быть одному; я перебралась, чтобы быть вдвоем, оказалось, что мы — втроем. Вот это и есть несовершенство.
Он не стал спорить. Неизвестно, сколько времени прошло "с тех пор" и спит ли Тоестьлстой. Самолет на долю секунды заглушивший псаломщика.
— Интересно,— сказал Додостоевский,— сколько времени прошло, пока мы занимались любовью. Извини, я зажгу свет,. Может быть, немножко похоже на церковную службу в том смысле, что тоже не знаешь, сколько прошло времени.
— И сколько же прошло времени?
— Я тебе, кажется, говорил о церковном хоре? — спросил он. — Ты что, сердишься на меня? — переспросил он. Сказала, что не сердится, и что "дальше-то что". Тогда он сказал, что там их два: тот, что справа, профессиональный хор — и это все равно, что художники, поэты, музыканты, а слева — любительский — и это как бы остальные люди. Что справа поют очень хорошо, а слева просто поют: иногда попадают, иногда нет. Но когда начинают петь все вместе, происходит что-то удивительное: уровень уже становится не важен, уровень как бы для того, чтобы помочь всем остальным, что уровень
— это простая помощь, что оказывается "с тех пор" прошло два часа.
На столе стояли увеличенные цветы, на полу чайники, один меньше другого. "В самый большой могут уместиться все поочереди, как матрешки.— Налей-ка лучше отсюда сюда, а потом оттуда туда". Ирра уговорила, и он принес из холодильника стаканчик, чтобы она тут же набрала на палочку мороженое и стала водить ею по губам, играя на гармошке.
— Могу спеть, — сказала она.
— Спой.
— "Дай мне эту штучку. — Просто так не могу, но могу поменяться.— Дай просто так.
— А ты мне тоже дай что-нибудь просто так. — Тогда получится не просто так, а просто так на просто так".
— Хорошая песенка,— похвалил он.
— Теперь хочется курить после сладкого, — она выкинула губную гармошку.
Бумажный стаканчик послужил пепельницей. Пепел прилип к бортикам, и они стали пушистыми, потом все размазалось, и стало светать. Некоторые предметы стали походить сами на себя. Стаканчик рухнул, взорвался, в окнах уже зажигали свет, и полумрак в комнате можно было принять и за утро и за вечер, поэтому кое для кого это было утро, а кое для кого вечер. Ирра открыла глаза, и только потом увидела на подушке три розочки. Но на самом деле сначала на подушке было три розочки, а потом она уже открыла глаза.
— Додо, — позвала она.
Вместо Додостоевского в дверях появился Тоестьлстой.
— А Додо? — спросила она.
— Ушел. — А это, — показала она на цветы. - Это вам.

Тогда она поняла, что она умерла, что розочки у нее в изголовье, а романчик позади, а розочки впереди, и тогда она встала. Оделась, прочитала плакат: "Утром откройте на мир глаза, изумительно подкрашенные" и вышла на кухню.
— Чай? — спросил Тоестьлстой.
— Чай, — ответила. - А почему цветы?
— Просто так.
— Это вы мне просто так или он?
— Он ушел рано, сказал, что вернется поздно.
— Стало быть — это вы, — рассудила она. — Это потому что вы слышали, как я ночью пела?
— Нет, просто так.

А просто так быть не могло. Значит, она умерла и лежит теперь на смятой постели и рядом валяется в дупель закуренный стаканчик от мороженого; на подушке лежат три розочки, по радио передают похоронный марш с блатным оттенком. Тогда она наспех собрала силы, потому что жить-то хотелось, скатилась к нему с горки прямо на колени, да и поцеловала. Тоестьлстой изумился, но понял простой человеческий закон: просто так за просто так, и не рассердился. Она весело застелила свой гроб, розочки поставила в вазочку рядом с увеличенными цветами.

Желающие опубликовать свои работы (статьи, дипломные, рефераты) в библиотеке, присылайте их на [email protected]!