Библиотека > История русской культуры >
Ментальность русской культуры
Национальным менталитетом культуры называются такие глубинные структуры, которые определяют на протяжении длительного времени ее этническое или национальное своеобразие. Как правило, черты, характеризующие
меиталыюсть той или иной культуры, в отличие от идеологических, социально-политических, религиозно-конфессиональных и иных культуротворческих факторов, отличаются большой стабильностыо и не изменяются столетиями.
Более того, менталитет национальной культуры, даже претерпевая некоторые изменения в ходе историй, все же
остается в своей основе постоянным, что позволяет идентифицировать кулвтуру на всем ее историческом пути -
от зарождения до расцвета. Так, национальное своеобразие
русской культуры узнаваемо и на стадии Крещения Руси, и
в период монголо-татарского ига, и в царствование Ивана
Грозного, и во время петровских реформ, и при жизни Пушкина, и в "серебряный век", и при советской власти, и
в эмиграции, и на современном этапе развития России.
Определенную роль в формировании менталитета национальной культуры играют природные (ландшафтные,
климатические, биосферные) факторы. Великий русский
историк В. Ключевский не случайно свой "Курс русской
истории" начинает с анализа русской природы к ее влияния на историю народа: именно здесь закладываются начала национального менталитета и национального характера
русских. Русская равнина и ее почвенное строение, речная
сеть и междуречье, лес и степь, река и бескрайнее поле,
овраги и летучие пески — все это формировало И мировоззрение русского народа, и тип преимущественной хозяйственной деятельности, и характер земледелия, и тип государственности, и взаимоотношения с соседними народами
(в частности, кочевыми народами Великой степи), и фольклорные фантастические образы, и народную философию.
Приведем некоторые типичные примеры из исследования В. О. Ключевского. "Лес служил самым надежным убежищем от внешних врагов, заменяя русскому человеку горы и замки: "Лес придал особый характер северно-русскому пустынножительству, сделав из него своеобразную
форму лесной колонизации. Несмотря на все такие услуги,
лес всегда был тяжел для русского человека. ...Этим можно объяснить недружелюбное или небрежное отношение
русского человека к лесу он никогда не любил своего леса. И древнерусский человек населяв лес всевозможными
страхами. ...Не менее важна для русской ментальности и
степь. ...Степь широкая, раздольная, как величает ее песня,
своим простором, которому конца-краю нет, воспитывала в
древнерусском южанине чувство шири и дали... Но степь
заключала в себ и важные исторические неудобства: вместе с дарами, она несла мирному соседу едва ли не больше
бедствий. Она была вечной угрозой для Древней Руси и нередко становилась бичом для нее".
Любовь русского человека к реке позволяла преодолеть
подобную "двусмысленность", воспитывала дух предприимчивости в привычку к совместному, артельному действию, кормила и поила, сближала
разбросанные части населения, приучала чувствовать себя
членом общества, общаться с чужими людьми, наблюдать
их нравы и интересы, меняться товаром и опытом. Зато, по
мнению Ключевского, противоположное действие оказывала на русского человека его бескрайняя равнина, отличающаяся пустынностью и однообразием.
Вид людских жилищ оставался неизменным на протяжении многих веков. Ключевский отмечает, что русские
крестьянские поселения "своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств производят, особенно
на путешественника с Запада, впечатление временных, случайных стоянок кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места".
Этой русской неукорененности способствовала и сама
русская природа и хронические пожары, и постоянное
ожидание разорительных набегов. "Бесконечно трудная задача стояла перед русским человеком — писал Н. А. Бердяев, — задача оформления и организации...своей необъятной земли".
Любая попытка представить русскую культуру в виде
целостного, исторически непрерывно развивающегося
явления, обладающего своей логикой и выраженным национальным своеобразием, наталкивается на большие
внутренние сложности и противоречия. Каждый раз оказывается, что на любом этапе своего становления и исторического развития русская культура как бы двоится,
являя одновременно два отличных друг от друга лица.
Европейское и азиатское, оседлое и кочевое, христианское
и языческое, светское и духовное, официальное и оппозиционное, коллективное и индивидуальное — эти и подобные "пары" противоположностей свойственны русской культуре с древнейших времен и сохраняются фактически
до настоящего времени. Двоеверие, двоемыслие, двоевластие, раскол — это лишь немногие из значимых для понимания историк русской культуры понятий, выявляемых
уже на стадии древнерусской культуры. Подобная стабильная противоречивость русской культуры, порождающая, с
одной стороны, повышенный динамизм ее саморазвития, с
другой, — периодически обостряющуюся конфликтность.
внутренне присущую самой культуре; составляет ее органическое своеобразие, типологическую особенность и называется исследователями бинарностыо (с лат. двойственность).
Бинарность в строении русской культуры — несомненный результат "пограничного" геополитического положения Руси-России между Востоком и Западом и приобретенного в течение многих веков столкновения и взаимопроникновения черт той и другой "суперцивилизаций". В историко-культурной работе "Русская идея" Н. А. Бердяев, объясняя антиномичность России и ее культуры, противоречивость и сложность русской души, констатировал, что "в
России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории — Восток и Запад. Русский народ
есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ.
Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад,
она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись
два начала, восточное и западное".
Другой выдающийся русский мыслитель рубежа XIX и
XX вв., основоположник русского марксизма Г. В. Плеханов по-иному раскрывал столкновение Востока и Запада в
русской культуре. С его точки зрения, в России идут "два
процесса, параллельных один другому, но направленных в
обратные стороны": с одной стороны, европеизация узкого
высшего культурного слоя общества, с другой — углубление "азиатского способа производства" и усиление "восточной деспотии", в результате чего основная масса российского населения по своему положению и уровню культуры
продолжает изменяться "в сторону прямо противоположную, — в сторону Востока". Отсюда, продолжает Плеханов,
берет происхождение глубокий и закономерный "разрыв
между народом и более или менее просвещенным обществом". Таким образом, русский Востоко-Запад не только
"соединяет два мира", как это оценивал Н. Бердяев, но и
разъединяет их, разрывает, противопоставляет.
Многие современные культурологи считают, что русская Евразия — это единство и борьба цивилизационных
процессов, берущих начале как на Западе, так и на Востоке, это фокус притяжения и отталкивания западных и восточных влияний в едином смысловом пространстве, это
уникальный цивилизационный "водоворот" во вселенском
масштабе. Вместе с тем изначальная "пограничность" русской культуры, а затем и российской цивилизации порождала не только универсализм целей и притязаний русской
культуры, но и делало ее путь, как и судьбу России, весьма
драматическими, чреватыми взлетами и падениями, катастрофическими событиями, великими потрясениями.
Прав был Бердяев, выделяя в российской история "пять
разных России" — как пять разных культурно-исторических типов или стилей культуры: Киевская Русь,- монголо-татарская Русь, московское царство,петербургско-императорская (послепетровская) Россия и Россия советская.
Однако сегодня очевидно, что и эти пять не исчерпывают
российской истории: наряду с советской Россией была и
русская эмиграция (русское зарубежье); начиная с 1991 г.,
мы ведем отсчет посттоталитарной истории России; да и
эпоха "серебряного века" (рубежа XIX — начала XX вв.) —
в том числе и по представлениям самого Бердяева, составляла особый тип культуры, отличный от культуры императорской России. Если же добавить к перечисленным Россиям еще Русь дохристианскую, языческую, существовавшую, пусть и весьма аморфно, до Киевской Руси, то мы насчитаем уже девять разных культурно-исторических парадигм в истории отечественной культуры, что чрезвычайно
много для одной культуры, даже прожившей более 11 веков (истоки языческой Руси теряются в доисторической
глубине и не могут быть датированы с какой-либо определенностью).
Культурно-исторические парадигмы в русской истории
наслаивались друг на друга: один этап еще не завершился,
в то время как другой уже начался. Будущее стремилось
осуществиться тогда, когда для этого еще не сложились
условия, и, напротив, прошлое не торопилось уходить с
исторической сцены, цепляясь за традиции, нормы и ценности. Подобное историческое наслоение этапов, конечно,
встречается и в других мировых культурах— восточных и
западных, но в русской культуре оно становится постоянной, типологической чертой: язычество сосуществует
с христианством, традиции Киевской Руси переплетаются с
монгольскими новациями в московском царстве, в петровской России резкая модернизация сочетается с глубоким
традиционализмом допетровской Руси и т. д.
Русская Культура на протяжении столетий находилась
та историческом "перекрёстке", с одной стороны, модернизационных путей цивилизационного развития, свойственных западноевропейской культуре, с другой, — "путей
органической традиционности, характерных для стран Востока. Русская культура всегда стремилась к модернизации, но модернизация в России шла медленно, тяжело, постоянно тяготилась однозначностью и "заданностью" традиций, то и дело "восставая" против них и нарушая. Отсюда и многочисленные еретические массовые движения, и
удалая жажда "воли" (разбойники, казачество), и поиск
альтернативных форм власти (самозванчество) и т. п.
Менталитет русской культуры исторически закономерно складывался как сложный, дисгармоничный, неустойчивый баланс сил интеграции и дифференциации противоречивых тенденций национально-исторического бытия русского народа, как то социокультурное равновесие (нередко
на грани национальной катастрофы или в связи с приближающейся ее опасностью), которое заявляло о себе в наиболее решающие, кризисные моменты истории России и
способствовало выживанию русской культуры в предельно
трудных для нее, а подчас, казалось бы, просто невозможных общественно-исторических условиях и обыденных
обстоятельствах как высокая адаптивность русской культуры к любым, в том числе прямо "антикультурным"' факторам ее более чем тысячелетней истории.
Ментальная основа русской культуры представляет собой, по точному наблюдению Г. Федотова,"в разрезе" как
бы эллипс с двумя разнозаряженными '"ядрами, между
которыми развертывается постоянная борьба-сотрудничество, процесс, сочетающий в себе сильное притяжение и
столь же сильное отталкивание смысловых полюсов. В
каждом отдельном случае подобная "парность" взаимоисключающих свойств национально-русского менталитета
- порождает, во-первых, перманентную- нестабильность русской истории, как бы запрограммированную; в русской
культуре вариативность, потенциальную "разветвленность"
социального и культурно-исторического процесса (по
принципу "бабушка надвое сказала"); во-вторых, устойчивое стремление русской культуры вырваться из плена дуальных противоречий, преодолеть внутренне-конфликтную
бинарную структуру "скачком", "рывком", "взрывом" — засчет резкого, решительного, революционного перехода в
новое, как бы даже вовсе не подготовленное качество
Отсюда — обычный для русской социальной и культурной
истории "катастрофизм" темпа и ритма национального развития, дискретность (прерывность) исторического процесса
— вплоть до иррациональных мотивов принципиальной
"умонепостигаемости" России, особенно характерно вылившихся в афористическую формулировку ф. Тютчева:
Умом Россию не понять.
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать—
В Россию можно только верить.
Характерной особенностью русской культуры с её "двоецентрием" является то обстоятельство, что ее основу
суть, глубинный смысл составляют не отдельно два противоположно заряженных "ядра", сопряженных между собой
в одно неразрывное целое, а самое их сопряжение, непрерывно меняющееся, как бы "мерцающее" отношение двух
"центров", "полюсов", являющих собой абсолютные смысловые противоположности. В этом отношении чрезвычайно
красноречивы символические заглавия известных произведений русской литературы, объединяющих в едином целом
взаимоисключающие понятия: "Мёртвые души", "Живые
мощи", "Отцы и дети", "Преступление и наказание". "Война и мир". "Былое и думы", "Живой труп", "Христос и
Антихрист", "Поэт и толпа", "Поэт и гражданин", "Поднятая целина", "Жизнь и судьба".
Кажется, будто в тот самый момент, когда в русской
культуре нечто утверждается, она уже отрицается, низвергается, русская культура стремится выйти за пределы ею
же самою полагаемых определений и пересмотреть их; она
сочетает центростремительность; т.е. тенденцию к обретению своей самондеатичности, с центробежностыо. т. е. с
тенденцией преодоления своей однозначной самотождественности. Перефразируя великого русского Мыслителя
XX в. М. Бахтина, можно сказать, что Россия избегала "последних", завершающих суждений о себе и своей культуре
она стремилась всей своей историей доказать себе и всем
окружающим, что последнее слово о ней еще не сказано
если оно вообще возможно.