карта библиотеки

Обучение студентов навыкам анализа текстов и других артефактов инокультурного происхождения составляет одну из постоянных, “сквозных” целей преподавания дисциплин всего культурологического цикла. В данной статье содержится пример анализа одной раннеренессансной новеллы из сборника “Новеллино”. Задача анализа - установить правильный, исторически обоснованный способ понимания текста, отвечающий намерениям автора и читателей, которым данный текст был первоначально адресован.
---------------------------------------------------------------------------------

Первичным материалом при изучении особенностей той или иной культурной системы служат элементы ее цивилизации (вещи, тексты, институты и т.п.). Однако, правильное истолкование их культурного смысла нередко составляет проблему. Взгляды и поступки людей другой (например, средневековой) культуры порой трудно объяснимы с позиций нынешнего здравого смысла, поскольку они продиктованы совсем иными, чем современные, представлениями о достойных (недостойных), одобряемых (порицаемых) целях и действиях и имеют свое последнее обоснование в других, чем привычные нам, общепринятых представлениях об устройстве мира и месте человека в нем. То, что очевидно в одной культуре, не очевидно в другой, и там, где необходимо покинуть очевидности своей культуры ради очевидностей другой, возникает нужда в культурологическом анализе.

При изучении культуры Возрождения широко используются фрагменты из памятника итальянской литературы XIII века сборника “Новеллино”[1]. Составленный из ста весьма разнообразных и часто остроумных коротких рассказов, “Новеллино” свидетельствуют о раннем наступлении эпохи Возрождения в Италии: и язык, и литературный стиль этой беллетристики явно отвечали уже новому, ренессансному по своей сущности, чувству жизни и новым идеям. С другой стороны, вкусы неизвестного автора сборника, и его читателей все еще были глубоко укоренены в традициях средневековой литературы, в которой большое место занимали короткие повествовательные жанры, такие, например, как жития святых и “exempla” (“примеры”) – воспитательные рассказы, призванные научить правильному мышлению и поведению. Но если “примеры” можно считать устным жанром, поскольку они чаще всего звучали в церковных проповедях и для них создавались, то новеллы сборника – это уже письменная литература, расходившаяся в рукописных копиях, хотя и унаследовавшая признаки устного жанра. В “Новеллино” мы можем ощутить как усилие автора вырваться из средневековой традиции, чтобы ответить вкусам и устремлениям новых читателей, так и верность привычным чертам средневековых воспитывающих рассказов, благодаря чему новеллы сборника сохранили свой наставительный смысл, уравновешенный, однако, достоинствами развлекательности и ясности литературного стиля.

Одна из новелл сборника (‘Новелла ХС’) рассказывает “О том, как император Фридрих убил своего сокола”. Вот ее текст.

“Император Фридрих отправился однажды на соколиную охоту. И был у него превосходный сокол, которого он очень ценил, больше даже, чем какой-нибудь город. Спустил его на журавля, взлетевшего высоко. Сокол поднялся гораздо выше него. Но, увидев под собой орленка, погнал его к земле и так ударил, что убил.

Император подбежал, думая, что это журавль, и увидел, что произошло. В гневе он позвал палача и приказал отсечь соколу голову за то, что тот умертвил своего государя”.

Рассказ, который при неподготовленном чтении кажется немного странным, представляет собой не совсем то, за что, как кажется, он себя выдает: навряд ли стоит понимать его в духе “светской хроники” как случай из жизни знаменитости XIII века. Но чтобы прояснить первоначальный смысл новеллы, созданной семь веков назад, следует попытаться выявить в ее содержании свидетельства, указывающие на те представления о мироустройстве, которые объединяли ее автора и читателя, а также представления о цели, ради которой подобные тексты создавались, хранились и воспроизводились, т.е. прибегнуть к культурологическому анализу новеллы.

Начать следует с ситуации, описанной в новелле (ситуация – это системный объект, возникающий вследствие и на время протекания человеческий деятельности). Анализ ситуации предполагает определение субъекта деятельности, образовавшей данную ситуацию, значимых элементов ситуации и смыслов (значений), которыми эти элементы в рамках данной ситуации наделены. В ‘Новелле ХС’ субъектом (создателем) описываемой ситуации определен император, совершающий соколиную охоту, значимыми ее элементами названы журавль, сокол, орленок и палач, причем, три первых персонажа даны в иерархически соотносительном значении: орленок – сокол – журавль.

В нормальное развертывание ситуации здесь вкраплена неожиданность: сокол, в нарушение определенного ему подчинения, выступает субъектом собственной деятельности, смещая тем самым исходный порядок значений. Вследствие этого, охота императора превращается в испытание верности сокола и его казни. Казнь вообще – это особого рода ритуальное убийство; здесь она служит указанием на исключительное право императора на субъективность и власть. Таким образом, ситуация, описанная в ‘Новелле ХС’, в конце ее чтения должна быть переосмыслена по сравнению с началом: выясняется, что это не сообщение об императорской охоте, а сообщение об иерархии и власти. Иначе говоря, в форме рассказа о частном событии, это сообщение утверждает порядок, имеющий всеобщий смысл (вроде того, что “всякая власть ослушника карает”). Характерные черты таких сообщений – условные действующие лица и возможность случиться везде и всегда. А умение видеть в обособленном сюжете пример чего-то более масштабного и значительного, т.е. прочесть его аллегорически, как читают евангельскую притчу о талантах, например, вырабатывался длительной традицией фольклорно-мифологического и средневекового религиозного осмысления мира.

В новелле, однако, указано собственное имя – императора Фридриха. Именование субъекта ситуации именем исторического лица помещает притчу в иной историко-культурный контекст. Для читателя-современника “Новеллино” имя императора Фридриха указывало на конкретную личность, с которой был связан целый комплекс представлений, часть из которых имела фактическое, а часть – легендарное обоснование.

Фридрих II Гогенштауфен (Friedrich II Hohenstaufen, 1198-1250) был королем Сицилии (как Фридрих I) с 1197, германским королем (1212-50) и императором Священной Римской империи с 1220. Во время VI крестового похода Фридрих стал еще и королем Иерусалимским (1229). Фридрих II был яркой личностью, одним из самых образованных людей своего времени, вел жесткую энергичную борьбу за объединение Италии под своей императорской властью и имел фактической целью создание империи нового типа, известного позже как абсолютная монархия. Логика борьбы в конце концов сделала врагами этого императора не только укрощенных им крупных феодалов, но и Папу римского, и крупные, в особенности, северо-итальянские города. Он умер, так и не осуществив своих грандиозных мироустроительных проектов, но его мощное воздействие на европейский политический мир имело долгосрочные последствия в умах и чувствах людей. После смерти императора “современники придали его образу некое хилиастическое[2] значение, – пишет писатель-историк Бруно Глогер[3]. – Простой городской и деревенский люд сделал его героем легенд, согласно которым, Фридрих не умер в 1250, а скрылся, чтобы когда-нибудь явиться, реформировать Церковь, установить царство всеобщего мира и благоденствия. Во 2-й пол. 13 в. в Италии и Германии появлялись самозванцы, выдававшие себя за императора Фридриха II”.

Вторая половина XIII века – это и есть время создания “Новеллино”, автор которого соединил известный сюжет[4] с легендарным именем, которое для его читателя было указанием на выдающегося, образцового, идеального императора[5]. Результатом этого сложения смыслов в ‘Новелле ХС’ стала персонализация мироустроительной власти, представление о том, что поддержание правильного миропорядка осуществляется не извечно само собой, но является прерогативой императорской воли.

Значение этого смыслового сдвига может стать яснее при сравнении новелл сборника с любым из многочисленных “примеров” (“exampla”) средневековой традиции. Вот образец такого “примера”.

“О клирике, Блаженной Матери преданном, у коего уже умершего в устах цветок был найден”.

“В Шартре проживал некий клирик, нравом легкомысленный, мирским заботам предававшийся, а также плотским вожделениям подверженный сверх всякой меры. Он, однако, Богородицу всегда имея в памяти, как и тот, о коем прежде мы поведали, часто ангельским ее приветствовал приветствием. Когда ж он, как рассказывают, недругами был погублен, то, зная, сколь неверную жизнь он вел, постановили, что должно его похоронить вне кладбища. Так и сделали, и зарыли сего мужа вне пределов [освященного участка (atrium)] безо всякого почтения. Когда же пролежал он там тридцать дней, Пресвятая Дева, [чистейшая] из дев, пожалев его, явилась одному из клириков и так рекла: "Почему же столь несправедливо обошлись вы с моим канцлером, положив его вне пределов вашего кладбища? Когда же тот спросил, кто есть этот ее канцлер, пресвятая так ответствовала: "Сей, который вами тридцать дней тому назад был захоронен вне кладбища, служил мне преданнейше и пред алтарем меня весьма часто приветствовал. А потому отправляйтесь поскорей и тело его, забрав из недостойного места, на кладбище перезахороните". Когда же клирик всем о том поведал, те, изумившись немало, могилу отворили и во рту [у погребенного] обнаружили прекраснейший цветок, [равно как и то, что] и язык его [был] цел и невредим, как бы готовый специально к восхваленью Господа. И уразумели все присутствующие, что служил он Господней родительнице устами своими службу, коя той была [весьма] угодна. И, перенесши тело его на кладбище, восхваляя Господа, достойно погребли его. Полагаем, что сие не только для него, но также ради нас соделала святая Богородица, дабы мы, яко о том услышавшие, возгорелись любовью к Господу и к ней самой”. [6]

“Пример”, - пишет исследователь этого жанра выдающийся историк-медиевист А.Я.Гуревич, - являет своего рода микрокосм средневекового сознания. Этот предельно короткий рассказ, в котором обычно минимальное число действующих лиц, несет на себе колоссальную смысловую нагрузку. В самом деле, в пространстве рассказа фигурируют два мира, перед нами - обыденный земной мир, точнее, незначительный его фрагмент — монастырь, монашеская келья, церковь, рыцарский замок, дом горожанина, деревня, дорога, лес, — и в этом уголке мира умещаются один-два, самое большее несколько персонажей. Но в это земное пространство вторгаются из мира иного Христос, Богоматерь, святой, умершие, которые сохраняют связи с миром живых и заинтересованы в его делах, бесы и даже сам Сатана. Причудливым образом эти миры, земной и потусторонний, совмещаются в “примере”, что производит необычайный, впечатляющий эффект” [7].

Отсюда хорошо видна грань, разделяющая сходные жанры: “exampla” сообщают о ситуациях с чудесами, творцами которых являются посланцы из трансцендентного мира, в Новеллино все ситуации формируются волей, находчивостью, остроумным словом пусть исключительных и легендарных, но все же земных персонажей, среди которых библейские цари Давид и Соломон, греческие мудрецы Платон и Аристотель, римские философы Сенека и Катон, средневековые императоры Карл Великий и Фридрих, жонглеры, рыцари, монахи и просто горожане из Генуи. Христос среди них – прежде всего мудрец, показывающий пример нестяжательства своим ученикам. Персонажи “exampla” существуют в средневековой двумирности, мир Новеллино – единственный, земной. Оба жанра – равно аллегорические примеры мышления и поведения, но они демонстрируют разные способы мышления и поведения, за которыми - средневековый и ренессансный способы понимания мира и себя в нем.

Хотя раннеренессансная новелла не является “примером” в средневековом смысле, она еще и не вполне художественная проза в более позднем значении, она не обладает способностью создавать собственные образы. Все три, упоминаемые в “Новелле ХС”, птицы – это символы, имеющие древнее происхождение[8]. Орел – “царь птиц”, древний символ империи, силы и власти, изображался еще на штандартах римских легионов[9]. Двуглавый орел был изображен на гербе Священной Римской империи, императором которой был Фридрих. Сокол издревле – хищная птица, натасканная для охоты. Средневековые представления смешивают сокола и ястреба, сближая благородную силу первого и хищническую, грабительскую силу второго. Журавль – распространенный фольклорный образ житейски трезвого, но простоватого хозяина. В христианстве – символ доброй жизни, верности, аскетизма. Существуют средневековые изображения журавлиного строя как “строя рыцарей, идущих в бой”. Таким образом, все элементы ситуации, описанной в новелле, включая упоминаемого в ней палача, являются образами-символами и привносят в нее свои “собственные” готовые значения, как и сюжет, использованный в новелле. Нет, следовательно, никаких оснований считать описанное в ней реальным событием и включать его в биографию императора Фридриха. Тем не менее содержание новеллы в культурологическом смысле было для ее современников подлинно революционным.

Новелла фокусирует в себе пространственно-временную структуру (хронотоп) нового типа. Пространство ситуации описано в новелле в традиционной для Средневековья верткально-иерархической упорядоченности, которую сокол вероломно нарушил тем, что поднялся выше орленка и оттуда приравнял его к журавлю, но урок новеллы в том, что как высоко ни поднимайся, а мироправитель-император стоит еще выше ибо властвует везде. Ренессансная революция смыслов выражается здесь в том, что вертикаль эта удерживается не Богом, а императором. Во временной перспективе то, что ситуация связана с образцовым императором, придает ей самой значение образцовой, правоустанавливающей, прецедентной: случившееся некогда в правление Императора имеет непреходящее значение. Такое повествование по определению является мифом, в данном случае мифом наступающей новой культурной эпохи. Язык этой новой эпохи – для нее свойственен художественный язык искусств, – в конце XIII века пока еще не выработан. Но абсолютный монарх-законодатель как герой этой культуры уже открыт и останется им до XIX века (например, Наполеон Бонапарт).

Так вдумчивый современный читатель “Новеллино” становится свидетелем великого ренессансного культурного переворота XIII века, исторические последствия которого не истерлись еще и до нашего времени.

ПРИМЕЧАНИЯ

1/ Происхождение рукописи сборника датируется исследователями приблизительно 1281-1300 гг. В первом печатном издании 1525 года в Болонье сборник был назван “Cento Novelle Antiche” – “Сто древних новелл”. Свое современное название “Il Novellino” он получил в миланском издании 1836 года. Новейшее русское научное издание: Новеллино / Изд. подг. М.Л.Андреев, И.А.Соколова. - М., 1984.



2/ Хилиазм (от греч. chilias — тысяча), вера в “тысячелетнее царство” бога и праведников на земле, т. е. в осуществление мистически понятого идеала справедливости еще до конца мира. Термин обычно применяется к раннехристианским учениям, осужденным церковью в 3 в., но возрождавшимся в средневековых народных ересях и позднейшем сектантстве.

3/ Глогер, Бруно. Император, бог и дьявол: Фридрих II Гогенштауфен в истории сказаниях. – СПб., 2003. Несколько глав из этой книги представлены в Интернете по адресу http://enoth.narod.ru/Medieval/Friedrich_II.htm

4/ Новеллино, с. 300. В большинстве новелл сборника использованы “бродячие”, т.е. известные из разных других источников сюжеты.

5/ Император Фридрих является героем еще семи новелл сборника (I, XIX,XX,XXI,XXIX, LIX и C), причем, в ряде случаев, например, новелле I, автор как будто не различает Фридриха-деда (Барбароссу) и Фридриха-внука, что вполне соответствует их реальной контаминации в народном сознании. “Автор “Новеллино” постоянно путает деда и внука”,- замечает комментатор русского издания М.Л.Андреев. Ук. изд., с.257. То же самое - “все больше и больше его образ и образ его деда /…/ сливались в народном сознании в одной фигуре императора-мессии” - отмечает Глогер.

6/ Из книги “Малые жанры старофранцузской литературы”/ Сост., вступ. ст., перевод со старофранцузского и коммент. М. Собуцкого. - Киев: КАРМЕ, 1995. Средневековые “exampla” из этой книги, посвященные чудесам Девы Марии, доступны а Интернете по адресу: http://pryahi.indeep.ru/mythology/christian/exempla.html.

7/ Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. – М.,1990. -С. 138. См. также: Exempla: литературный жанр и стиль мышления// Гуревич А.Я. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. – М., 1989.

8/ Средневековое знание о животном мире основывалось на Библии и сведениях, доставшихся от античных авторов и излагалось в сборниках-бестиариях (от лат bestia – животное, зверь). Пример своего рода энциклопедии средневековых представлений о животном мире на русском языке: Средневековый бестиарий. Изд-во “Искусство” –М., 1984. Издание богато иллюстрировано, снабжено вступительной статьей и комментариями.

9/ “Древние источники сообщают о традиции освобождения орла во время погребения владыки: полет орла после кремации тела символизировал перемещение души к пребыванию среди богов” (Dictionary of Symbolism: cultural icons and meanings behihd them/ Hans Biederman, 1994, p.108). Появление двуглавого орла в древнем Риме связано с Константином Великим (306-337) или Юстинианом I (527-565), когда объединились под одним скипетром обе империи - Восточная и Западная, имевшие в гербах одноглавого орла. Двуглавый орел появляется на гербах государств, считающих себя преемниками Рима, например на гербе Священной Римской империи, а также на гербах фамилий, произошедших от византийских императоров или соединённых с ними брачными узами. Таким путём он попал и в Россию, когда в 1472 году состоялся брак царя Иоанна III (1440-1505) с племянницей последнего византийского императора Константина XI Палеолога Зоей (Софьей).