В мифо-фольклорном по своей природе пространстве тоталитарной культуры нет места для героя, иного, чем Власть, синонимом которой является Государство. Но тоталитарная Власть, воплощающая идею “насилия как блага”, проявляет себя не в безлично-правовых формах закона и порядка, а в форме свободного творения Властью блага и справедливости, то есть в категориях морали. Поэтому тоталитарное государство, которое на деле является наиболее явной формой безлично-формального (“административно-командного”) насилия, в глазах его граждан представляется моральным государством-общиной, управление которым имеет целью прежде всего достижение совершенного нравственного порядка. Представление об управлении как о творении наибольшей справедливости воплощено в парадигматической¹ фигуре “Вождя”, который в тоталитарной культуре мыслится одновременно и вершиной Власти, и ее административным олицетворением.

Биографию вождя специально создают и принудительно изучают – как персонифицированный образец государственной воли и, в то же время, как житие “простого человека”. “Адольф Гитлер начинал свою деятельность солдатом. Путь, на который он вступил, заставлял его вновь и вновь возвращаться к борьбе. Сама судьба навязала ему и избравшим его соратникам необходимость подчиняться солдатским принципам. Для того, чтобы связать военную форму со своей политической программой он создал коричневую армию Германской революции, построенную на двойной основе авторитете фюрера и дисциплине подчинения”. – Так формулировала биографию вождя нацистская пропаганда.

В духе старой идеи “государства как произведения искусства” ² нацисты наделяют своего фюрера уникальной творческой способностью: “Поскольку фюрер сам художник, то все немецкие живописцы преданы ему. За эти годы были созданы великие произведения искусства. Но фюрер создал величайшее: из масс он сотворил народ, свободную нацию. В этом ему помогло его художественное воображение”.


Любое публичное появление вождя является государственным актом и, в то же время, политическим спектаклем, имеющим целью закрепить в фигуре вождя тождество всех трех олицетворений тоталитарной культуры – “простого человека”, “вождя” и “власти-государства”. Возьмем для примера речь Сталина на торжественном заседании, посвященном пуску метрополитена в Москве в 1935 году. Общая обстановка собрания такая же, как и на всех подобных. В зале сидят тщательно отобранные люди. Перед ними на возвышении лицом к залу сидит недосягаемое по степени власти начальство (президиум). На ним как икона – обязательный портрет Вождя. Сталин сидит в президиуме, одетый как всегда в сапоги и “полувоенный френч”, напоминающий гимнастерку демобилизованного солдата, еще не заработавшего денег на гражданскую одежду. Ораторы один за другим выкрикивают речи, содержащие заверения в преданности “делу Ленина-Сталина”, в готовности “простых людей” к трудовым и военным подвигам, а также в том, что всеми своими успехами “простые люди” обязаны неустанной заботе со стороны Вождя, Партии и Государства.

Под конец к трибуне выходит Сталин и говорит тоном “простого человека”, очень контрастирующим тону всех предыдущих речей:


“Я имею две поправки, продиктованные теми товарищами, которые сидят вот здесь (и товарищ Сталин широко обводит рукой зал и сцену). Дело сводится к следующему.

Партия и правительство наградили за успешное строительство московского метрополитена одних – орденом Ленина, других – орденом Красной звезды, третьих – орденом Трудового красного знамени, четвертых – грамотой Центрального исполнительного комитета советов.

Но вот вопрос: а как быть с остальными, как быть с теми товарищами, которые работали не хуже, чем награжденные, которые клали свой труд, свое умение, свои силы наравне с ними? Одни из вас как будто бы рады, а другие недоумевают. Что же делать? Вот вопрос.

Так вот, эту ошибку партии и правительства мы хотим поправить перед всем честным миром. (Смех, бурные аплодисменты.) Я не любитель говорить большие речи, поэтому разрешите зачитать поправки.

Первая поправка: за успешную работу по строительству московского метрополитена объявить от имени Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров Союза ССР благодарность ударникам, ударницам и всему коллективу инженеров, техников, рабочих и работниц Метростроя. (Зал приветствует предложение товарища Сталина возгласами “ура” и шумной овацией. Все встают.)

Сегодня же надо провести поправку о том, что объявляем благодарность всем работникам Метростроя. (Аплодисменты.) Вы мне не аплодируйте: это решение всех товарищей.

И вторая поправка – я прямо читаю: за особые заслуги в деле мобилизации славных комсомольцев и комсомолок на успешное строительство московского метрополитена –наградить орденом Ленина Московскую организацию комсомола. (Взрыв аплодисментов, овация. Улыбаясь, товарищ Сталин аплодирует вместе со всеми собравшимися в Колонном зале.)

Эту поправку тоже надо сегодня провести и завтра опубликовать. (Поднимая бумажку с поправками, товарищ Сталин тепло и просто обращается к собранию.) Может быть, товарищи, этого мало, но лучшего мы придумать не сумели. Если что-нибудь еще можно сделать, то вы подскажите”. (Приветствуя ударников ––строителей метро, вождь покинул трибуну)».

Сейчас уже трудно сказать, были ли тогда в зале, среди свидетелей этого “явлении вождя народу” (или потом, среди читателей этого отчета в газетах) люди, способные трезво увидеть в нем хорошо сыгранную сценку, “политический спектакль”, или, политическую магию. Ведь ясно было, что “продиктовать” товарищу Сталину никто и ничего тогда уже не мог. Поэтому, широкий жест рукой в адрес тех товарищей в зале и на сцене, которые “продиктовали” поправки, был актерским действием, а все вступление – внушением ложной посылки насчет ответственности перед “всем честным миром”, единства Вождя и “простых людей”. Далее. Вопрос, что делать, будто бы предложенный собравшимся для совета, был “с приготовленным ответом” – в поправках. Суть поправок состояла в том, чтобы произвести символическое награждение тех, чьи заслуги как бы признаны, но признаны безымянно, скопом, в массе, и без какого-либо вознаграждения. Этот обман, возможно, в тот момент тоже никто не заметил. Под конец Сталин просит не аплодировать ему лично, опять ссылаясь на то, что “это решение всех товарищей” и просит “подсказывать” решения в дальнейшем. Начало и конец спектакля драматургически сведены.

Отдельно следовало бы подумать над местоимением “мы”, к которому Сталин относит авторство принимаемых им решений. Похоже, что присутствовавшие на этом “торжественном собрании” верили в то, что они каким-то образом являются соавторами “поправок”: власть, которой наделен вождь в тоталитарном обществе, делает его слова необыкновенно весомыми, особенно, если он демонстрирует готовность власти приблизить к себе избранных – в данном случае, участников собрания. Ссылка на “партию и правительство” также является ложной. И то и другое – в смысле источника власти в СССР – это ЦИК, Центральный исполнительный комитет ВКП(б). Названный “исполнительным”, этот орган реально был единственным властным и полностью управлялся Сталиным. Впрочем, вождь, официально именовался “секретарем ЦИК”, т.е. как бы не таким уж важным работником на вспомогательной должности.

Приходится, однако, верить в энтузиазм присутствующих. На их глазах сложилось и окрепло тоталитарное пролетарское государство – лучшее из возможных, по их пониманию. На из глазах Вождь, олицетворявший могущественную власть государства, лично творил справедливость. На их глазах Он наделял частичкой этой справедливости каждого простого человека. В этот момент история кажется свершившейся, достигшей своей последней и высшей цели. Это чувство способно исторгнуть слезы и неудержимый вопль счастья из любого числа присутствующих. Таким же реальным был энтузиазм толп, приветствовавших речи Муссолини на митингах фашистов – в Италии, и толп, оравших “Хайль, Гитлер!” – на митингах в Германии.


Доктрины, получившие после Первой мировой войны наиболее полное воплощение в государственном устройстве стран “образцового” тоталитаризма – Италии, Германии и СССР, не были, конечно, исключительной собственностью этих стран. Все европейские государства, переходя к новейшей “массовой” культуре, в эти два межвоенных десятилетия пережили сильнейший напор со стороны больших и множества малых социальных групп, вдохновленных фашистской, националистической и коммунистической доктринами. В книге “Европейский фашизм в сравнении”³ в качестве фашистских движений “с массовой базой”, т.е. с широким участием населения своих стран, рассматриваются фашизм и национал-социализм в Австрии, режим Хорти и “Скрещенные стрелы” в Венгрии, “Железная гвардия” в Румынии, хорватские усташи, фаланга и франкизм в Испании, французское фашистское движение. К малым фашистским движениям, собиравшим менее 10% голосов избирателей, автором книги отнесены фашистские группы в Англии, Финляндии, Бельгии, Голландии, в Дании, Швеции и Швейцарии, а также почти фашистские движения (квалифицируемые автором как “пограничные случаи”) – в Норвегии, Словакии, Польше и Португалии. Все эти радикальные политические движения, партии и группы имели много общего: они объединялись в своих странах вокруг сходных антикоммунистических, националистических и антисемитских идей, стремились к установлению контроля над государством как парламентскими, так и непарламентскими методами (методами “прямого действия” – террора политических противников, массовых беспорядков, вооруженного мятежа и т.п.) с целью создания государства нового, тоталитарно-массового, типа, отчасти пользовались взаимной поддержкой, но особенно со стороны режимов в Италии и Германии⁴.

Одновременно в Европе существовало международное объединение коммунистов – Третий Коммунистический Интернационал (1919-1943 гг.), “единая Мировая Коммунистическая партия”, членство в которой предполагало строгое подчинение приказам управляющего органа, Исполнительного Комитета (ИККИ), из Москвы. По условиям приема, которые были сформулированы В. Лениным в виде “21 пункта” и приняты на Втором съезде Коминтерана 30 июля 1920 года, среди прочего, указывалось (в пункте 17), что “каждая партия, желающая входить в Коммунистический Интернационал, должна носить название: коммунистическая партия такой-то страны (секция III Коммунистического Интернационала)”; условия также “обязывали” коммунистов (пункт 3) “повсюду создавать параллельный нелегальный аппарат, который в решающую минуту мог бы помочь партии исполнить свой долг перед революцией”. Выражение “исполнить свой долг перед революцией” здесь заменяет выражение “захватить власть”⁵. “В период своего расцвета КИ объединял 69 коммунистических партий с 4,2 млн. членов. Практически все коммунистические партии мира были детищем Коминтерна. /…/ Формально параллельно, а по существу в рамках КИ действовал Красный Интернационал Профсоюзов, Коммунистический Интернационал молодежи, Крестьянский Интернационал, а также МОПР, задачей которого была организация денежной и другой материальной помощи забастовочному движению повсюду в мире /…/”⁶. Связи между Исполкомом Коминтерна и его зарубежными “секциями” остаются и по сей день во многом непроясненными, но выражение “рука Москвы” по отношению к компартиям в разных странах мира в этом контексте уже не требует объяснений.

Какие бы жизненные мотивы не приводили студентов, офицеров, служащих и чиновников, мелких предпринимателей, ремесленников, рабочих, крестьян к тому, чтобы голосовать за все эти национально-социалистические или интернационально-социалистические группы и партии, участвовать в их военизированных отрядах, агитировать за них и руководить партийной работой – страх и растерянность в условиях массовой безработицы, разочарование в либеральных институтах власти, приобретенный на войне навык вооруженного насилия, мечта о справедливом государстве и т.п. – нельзя не видеть, что именно государство стало в межвоенное время предметом прямого интереса широких масс людей, включая огромное количество тех пролетариев, которые до первой мировой войны политикой не интересовались. Всеобщий интерес к политике, к различению партий и их программных целей, к опыту тоталитарных государств и собственная политическая активность масс характеризует общеевропейскую картину межвоенных десятилетий. Политизация коснулась в ХХ веке таких сторон жизни (искусство, наука, церковь и даже обыденная повседневность), которые раньше казались противоположными политике.

Как известно, в большинстве европейских стран радикальные общественные силы, которых объединяла вера в необходимость смены политической модели на основе устранения парламентской системы путем совершения революций, оказались недостаточно сильными, чтобы достичь своих целей. Многочисленные и влиятельные традиционно настроенные общественные группы, которые не разуверились в возможностях парламентаризма, решительно противостояли и коммунистам, и фашистам в своих странах, но и они требовали от правительств решения тех же сложнейших экономических проблем послевоенного периода, приводивших к сокращению производства, массовой безработице и бедности, которые порождали коммунистический и фашистский радикализм. Исключительная сложность общеевропейской ситуации в межвоенный период заключалась в том, что конституционно-парламентские системы государственной власти – естественный плод прошедшей эпохи, - подвергались давлению со всех сторон. И если в одних случаях массовые общества оформились в государства тоталитарных или близких к ним, так называемых, авторитарных, режимов, то в других случаях либерально-парламентские государства, в силу сложившейся ситуации, постепенно преобразовывались в государства, так называемой, массовой демократии. Однако, и они, в силу общей культурной модели ХХ века, вынуждены постоянно бороться с соблазном тоталитарных тенденций внутри собственных политических институтов и массовой ментальностью, предпочитающей риску индивидуальной свободы гарантии государства, ответственность лидера и военную силу как способ национального самоутверждения.

Сто с лишним лет истории массовой культуры дали в масштабе мира самые разнообразные формы идейного и государственного тоталитаризма. С учетом этого разнообразия можно, вероятно, утверждать, что тоталитаризм – неустранимый спутник массовой цивилизации.

-------------------------

Примечания
----------------

1. Парадигма – образец. Фигура Вождя в тоталитарных диктатурах является образцовой для чиновников всех уровней власти. Вернуться

2 Название первой главы труда Якоба Буркхардта “Культура Возрождения в Италии”(1860). Вернуться

3 Вольфганг Випперман. Европейский фашизм в сравнении. 1922-1982. / Пер. с нем. - Новосибирск, 2000.. Вернуться

4 Противоречия между крайне национальной направленностью отдельных партий и их чувством солидарности никогда не были преодолены. “Не случайно усилия построить по образцу международного коммунистического движения некий “фашистский интернационал” почти ни к чему не привели. Но с другой стороны, именно “третий рейх” умел изображать свою борьбу против большевизма как транснациональную задачу”. Випперман. Цит. соч., стр.173. Вернуться

5 Полностью текст “Условий” доступен как приложение к статье “Коммунистический интернационал” в Большой энциклопедии Кирилла и Мефодия. -М., 2001. Вернуться

6 См. Э.Сухангов, В.Цветков, к.и.н. Мировая Коммунистическая партия. http://kohet.narod.ru/sssuxan.htm. Вернуться

==================================

Желающие опубликовать свои работы (статьи, дипломные, рефераты) в библиотеке, присылайте их на [email protected]!