Говоря о классической Артуриане, необходимо представить себе особенности менталитета средневекового человека, а также формировавшие его социокультурные процессы. Только тогда появляется возможность разобраться, почему же возникла необходимость именно в той мифологической реальности, в том втором идеализированном мире, которые представлены в произведениях Лайамона, Кретьена де Труа, Васа, Эшенбаха и др. Размышляя об истории предшествующих эпох, люди не могут не сопоставлять их со своим временем. Но, сравнивая свою эпоху или цивилизацию с другими, мы, как правило, применяем к ним свои собственные, современные мерки. Но если мы постараемся увидеть прошлое, каким оно было «на самом деле», по выражению Ранке, то неизбежно столкнемся с необходимостью оценить его объективно, попробовать понять, как воспринимал окружающий мир человек той или иной эпохи.

Итак, размышляя о культурологическом значении легенд о Круглом Столе короля Артура, надо, по возможности, учитывать своеобразие видения мира, присущее средневековому человеку. Очень многое в этой эпохе кажется иррациональным, противоречивым. Постоянное переплетение полярных противоположностей: мрачного и комичного, телесного и духовного, жизни и смерти - неотъемлемая черта средневекового миропонимания. Такие контрасты находили основу в социальной жизни эпохи - в непримиримых противоположностях господства и подчинения, богатства и бедности, привилегированности и приниженности.

Средневековое христианское мировоззрение как бы снимало реальные противоречия, переводя их в высший план всеобъемлющих надмировых категорий.

Нельзя не отметить и то обстоятельство, что «образ мира», сломавшийся в сознании представителей разных общественных слоев и пассов феодального общества, не был одинаков: рыцари, горожане, крестьяне относились к действительности по-разному, что не могло не наложить определенного отпечатка на средневековую культуру.

Нельзя упускать из виду и то, что (поскольку грамотность являлась достоянием немногих) в этой культуре авторы в основном обращались к слушателям, а не к читателям, следовательно, в ней доминировали тексты произносимые, а не читаемые. Причем эти тексты, как правило, безоговорочно принимались на веру. Как замечал Н.И.Конрад, «"любовный напиток" в романе "Тристан и Изольда" - совсем не "мистика", а просто продукт фармакологии того времени, и не только для героев романа, но и для Готтфрида Страсбургского, не говоря уже о его предшественниках в обработке сюжета» ⁵⁵.

С одной стороны, средневековое миросозерцание отличалось цельностью - отсюда его специфическая недифференцированность, невычлененность отдельных его сфер; отсюда же проистекает и уверенность в единстве мироздания. Поэтому рассматривать культуру средневековья следует как единство разных сфер, каждая из которых отражает всю творческую практическую деятельность людей того времени. С этой точки зрения и следует, очевидно, рассматривать циклы о Круглом Столе короля Артура.

С другой стороны, все социальные процессы в Британии были тесно связаны с отношениями между разными этническими группировками, становлением этнического самосознания англосаксов и, позже, англичан. Как замечает Е.А.Шервуд: «Переход от племени к новой этнической общности был тесно связан у них (англосаксов - ОЛ.) с переходом от догосударственной формы организации общества к государственной» ⁵⁶. Все это теснейшим образом связано с изменением и воздействием на жизнь общества определенных социокультурных условий.

Противопоставление различных этнических группировок друг другу, влияние их друг на друга, а иногда слияние их и рождение уже нового восприятия мира образовавшейся этнической общностью -все это находится в непосредственной зависимости от осознания территориальных границ и от взаимоотношений между людьми как землевладельцами.

С расширением пространственного размещения нового этноса и с возникновением осознания территориального единства общество «внутри разграничивалось по социальному признаку, противопоставляя себя лишь внешним иноэтническим группам» ⁵⁷. Таким образом, одновременно с формированием и развитием территориального и этнического самосознания у англосаксов шло становление и усложнение социальной структуры общества. И далее, как замечает Е.А. Шервуд: «Несмотря на... завоевание Англии выходцами из Франции, несмотря на попытки ввести в Англии те же порядки, которые господствовали на континенте и затормозили из-за возникновения там классического феодализма формирование народов, в Англии... очень быстро возник английский народ. Раннее отмирание феодальной основы с сохранением лишь форм феодального строя, раннее привлечение основной массы свободного населения к общественной жизни привели к быстрому сложению условий для формирования английской нации...» ⁵⁸. Все эти аспекты, безусловно, оставили определенный отпечаток на дальнейшем развитии легенд о короле Артуре.

Размышляя о культурологическом значении артуровского цикла, нельзя не учитывать, что с самого начала существовало резкое различие между обработками этих преданий в Англии и во Франции.

В Англии всегда сохранялся тот псевдоисторический фон, который привнес в предания об Артуре Гальфрид Монмутский, хотя этот фон постоянно видоизменялся и развивался под воздействием французских обработок тех же сюжетов. В то же время французские авторы стихотворных и прозаических рыцарских романов интересовались личностью героя, всячески расписывая его приключения, а также события его личной жизни и перипетии утонченной и искусственной разной любви. Кроме того, в английском варианте всегда чувствуется эпический размах, совершенно отсутствующий во французском. Эти различия выявляются очень рано - уже при сравнении процений Лайамона, который писал по-английски, и Васа, писавшего на нормандско-французском диалекте. Оба автора заимствуют сюжет непосредственно у Гальфрида Монмутского, но роман Васа отличает чеканность стиля по сравнению с простым народным и эпическим нем Лайамона.

Лайамон, например, постоянно помнит, что Артур был не французским, а бриттским королем, для Васа же это не имеет почти никакого рачения. Все связанное с Артуром в Англии способствовало укреплению растущего национального духа и питалось им, хотя, конечно, мы можем говорить о существовании бриттской или английской нации в период средневековья. Хотя Круглый Стол впервые упоминается в «Истории бриттов» , интерес, скорее, представляет разработка сюжета об Артуре Лайлоном. Этот сюжет, в раннем варианте встречающийся уже в валлийских преданиях, своим развитием был во многом обязан рыцарским орденам, возникшим в XII веке. Но он же ассоциируется и с легендами о военных отрядах королей или предводителей феодального «героического века».

Во французских преданиях ведущим является рыцарское начало, которое было неотъемлемой частью утонченной атмосферы королевских дворов, в ту эпоху возникавших повсеместно, и служило мотивировкой всяких фантастических приключений. В противоположность эму Лайамоном акцентируются древние мотивы, звучавшие еще в валлийских преданиях. Как подлинно эпический поэт он связывает легенду с кровопролитными битвами за средства пропитания.

Стиль Лайамона весьма отличается от стиля Васа, что объясняется различием в замыслах авторов. Так, Лайамон в начальных стихах своего «Брута» заявлял, что хочет рассказать «о благородных деяниях англичан», и эта тема, действительно, является для него основой; он любит доблесть, энергию, могущество, храбрые речи и героические битвы; рыцарские куртуазные авантюры ему еще чужды, так же как и сентиментальная трактовка любви» ⁵⁹.

Немудрено, что Лайамон трактует образ Артура совсем иначе, чем Вас. Там же, где дело касается воинских потех и пиров, «если Лайамон и не скупится на изображение пышности и блеска легендарного британского королевского двора, то он делает это преимущественно из патриотических побуждений, для характеристики могущества, силы и славы Британии, а не только из живописно-декоративных, эстетических соображений, которые нередко руководили Васом» ⁶⁰.

Разница между этими двумя авторами проявляется и в том, насколько присутствуют в их произведениях религиозные мотивы. Если у Лайамона все герои - стойкие защитники христианства, а все злодеи - непременно язычники, то Вас старается, по возможности, не затрагивать тему веры и оставаться светским писателем.

Одним из наиболее ярких средневековых авторов, обращавшихся к артуровской теме, был французский романист Кретьен де Труа. Артуровский мир Кретьена де Труа возник давно, существует очень долго, по сути дела всегда, но существует вне соприкосновения с миром реальности, в ином измерении. Не случайно королевство Логр Артура не имеет у Кретьена де Труа четких границ, не локализовано географически: Артур царит там, где существует дух рыцарственности. И наоборот: последний возможен лишь благодаря Артуру, который является его воплощением и высшим гарантом. Королевство Артура становится у Кретьена де Труа поэтичной утопией, утопией не социальной, а прежде всего моральной.

В своих романах Кретьен де Труа отказывается от подробного изложения всей жизни героя. Он как бы выбирает из вечной экзистенции артуровского мира типичного героя и яркий эпизод, которому и посвящает роман. Поэтому в романе всегда один герой (его именем обычно и назван роман) и один конфликт, вокруг которого и концентрируется все действие. Можно, конечно, говорить не об одном герое, а об одной любовной паре, но женщины в романах занимают все-таки подчиненное место, хотя подчас они играют очень значительную роль. Сконцентрированность сюжета вокруг одного эпизода, в котором действует молодой герой, приводит к тому, что король Артур, олицетворение и защитник подлинной рыцарственности, практически не принимает участия в действии. Насколько герой молод, активен и способен на саморазвитие, настолько король бесконечно мудр, стар и, по существу, статичен.

Важной особенностью романов Кретьена де Труа является наполняющая их атмосфера счастливой любви, возвышенного представления о подвиге. Осмысленная любовь и осмысленный подвиг идут рука об руку, они возвеличивают человека, утверждают его право на глубоко индивидуальный, неповторимый внутренний мир.

Герой кретьеновских романов однотипен. Он - рыцарь, но не это главное; он всегда молод. Молод Эрек («Эрек и Энида»), впервые приезжающий ко двору короля Артура; Ивейн («Ивейн, или Рыцарь Льва»), хотя и получил уже признание как член артуровского рыцарского братства, тоже молод, и основные авантюры ему еще предстоят; не представляет исключения и Ланселот («Ланселот, или Рыцарь Телеги»), его характер тоже во внутреннем становлении, в движении, хотя и не претерпевает таких сильных изменений, как характеры Ивейна и Эрека. Магистральный сюжет романов Кретьена де Труа можно сформулировать так: «...молодой герой-рыцарь в поисках нравственной гармонии». Таковы основные особенности артуровского романа Кретьена де Труа

Вот как формулирует суть романов Кретьена де Труа Дж. Бреретон в книге «Краткая история французской литературы»: «...бесконечные приключения и подвиги с оружием в руках, любовные истории, обольщения, пленения. Одинокая башня, темный лес, девица на лошади, злой гном - все возникает в любопытно детализированных описаниях и с трудом может быть названо символикой» ⁶¹. Эти романы строятся не на аллегорическом или символическом повествовании; они ориентированы на мифологическое мировосприятие, что и обусловливает их особую композицию и особую мотивировку сюжета. «...Кретьен де Труа может описывать идеальный порядок в "бескрайнем" королевстве Логр, где все подчинено воле справедливого короля Артура, а затем спокойно заявить, что рыцарь, выехавший из королевского замка Камелот, сразу же оказался в заколдованном лесу, кишащем противниками Артура» ⁶².

Для автора в таком переходе вообще нет противоречия: ведь он описывает две разные реальности, мифологически сосуществующие, но не взаимосвязанные, и переход героя из одной в другую мгновенен и им самим не осознается. Дж. Бреретон выделяет две темы, которые интересуют Кретьена де Труа больше всего: «обязанность рыцаря по призванию - честь и престиж воина - и обязанность по отношению к его даме» ⁶³.

Вероятно, именно эти два мотива и вызывают наибольший протест у Пайена де Мезиера «автора» романа «Мул без узды» (если Кретьен де Труа переводится как «Христианин из Труа», то Пайен де Мезиер -«Язычник из Мезиера», городка расположенного недалеко от Труа; кто скрывался за этим псевдонимом - один или несколько авторов - мы не знаем). В «Муле без узды» Говену - главному герою - нет никакой необходимости отстаивать свою честь и престиж сильнейшего бойца -никто и, в первую очередь, сама героиня, по собственной инициативе одаривающая его поцелуем до выполнения им задачи, не сомневается в успехе рыцаря (чего нельзя сказать, например, о сэре Кэе, присутствующем здесь же). Мало того, в «Муле без узды» достойным всякого уважения оказывается виллан - человек далеко не благородного происхождения; в романах Кретьена де Труа вилланы обычно противопоставлялись рыцарям грубостью и трусостью, здесь же виллан отменно вежлив и отважен.

Взаимоотношения рыцаря с дамами также весьма далеки от идеалов Кретьена де Труа. Пообещавшая стать женой тому, кто вернет ей узду, девушка благополучно уезжает из замка Артура, видимо, забыв о данном обещании, а рыцарь и не думает ее удерживать. Мало того, перед тем, как получить узду, Говен ужинает в обществе некоей прекрасной дамы, оказывающейся сестрой героини. Последняя столь радушно угощает рыцаря, видимо, вполне оценившего ее гостеприимство, что рассказчик вынужден замолчать и отказаться от описания ужина.

Безусловно, и ситуации далеки от идеалов Кретьена де Труа, все персонажи которого в той или иной мере борются за супружеское счастье (исключение - «Ланселот, или Рыцарь Телеги», этот роман автор писал по заказу Марии Шампанской). Подобная полемика является очень интересным примером того, как легенды об Артуре выражали и формировали идеалы средневековья, особенно если учесть, что Пайен де Мезиер оставил неизменной мифологическую основу рыцарского романа.

В середине XIV века появляется анонимный английский роман «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Б.Гребаниер характеризует его следующим образом: «Из всех стихотворных романов ни один не сравнится по красоте с романом безымянного автора середины XIV века «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь», одним из самых изысканных произведений среди дошедших до нас из средневековой литературы. Это также и аллегория, целью которой является привести пример целомудрия, отваги и чести - присущих совершенному рыцарю качеств» ⁶⁴. Как достаточно позднее произведение, роман насквозь аллегоричен, он «в сложных иносказаниях прославляет христианские добродетели и в этом смыкается с типичным жанром эпохи - дидактической аллегорической поэмой, возникшей уже целиком на городской почве» ⁶⁵.

До сих пор мы рассматривали некоторые характерные особенности трудов английских и французских авторов, писавших о Круглом Столе короля Артура. Но данную тему не обходят вниманием и немецкие романисты. Так, Гартман фон Ауэ (XII в.) переложил на немецкий язык два стихотворных романа Кретьена де Труа - «Эрек и Энида» и «Ивейн, или Рыцарь Льва», сделав их более «благообразными» и доступными немецкой публике. Вот как характеризует этот труд Вильгельм Шерер: «...француз естественен; немец держится на приличиях. Француз показывает нам пестрый мир, немец делает его монотонным. Француз предполагает вперед, что требования изящных нравов подразумеваются сами собой и при случае позволяет их нарушать, где бывает к тому достаточный повод; немец считает себя обязанным повсюду проповедовать изящные нравы. Фигуры француза должны быть занимательны; фигуры немца должны были все служить жизненными образцами» ⁶⁶. Для немецкой традиции характерна эпическая манера изложения с ярко выраженным дидактическим воспитательным элементом, что было чуждо для французских и английских авторов.

Примерно в то же время, что и Гартман фон Ауэ, творил выдающийся миннезингер Вольфрам фон Эшенбах. В романе «Парцифаль» совершенно по-новому разворачивается тема Грааля, лишь намеченная в одноименном романе Кретьена де Труа. У Эшенбаха это лучезарный драгоценный камень, наделенный рядом чудесных свойств. Он становится моральным символом и центром священной общины, членом которой может стать лишь духовно чистый человек.

«История Парсиваля рассказывает нам вину и очищение героя. Мы видим, как из мрака и беспорядочности он доходит до высшего совершенства» ⁶⁷. Вольфрам фон Эшенбах, по-видимому, опирается на традиции Гартмана фон Ауэ и «развивает в своем романе мотивы рыцарского воспитательного жанра» ⁶⁸. Очень интересна его концепция рыцарства и благородства: «Оно - не только в мужестве на поле боя и не только в защите слабых и сирых от сильных и злых: высшая рыцарская доблесть в том, чтобы не зазнаваться своей рыцарственностью, в том, чтобы не бояться показаться смешным и преступить, если понадобится, законы куртуазности во имя законов человечности» ⁶⁹.

В начале XVIII века появляется роман Готтфрида Страсбургского «Тристан и Изольда». Это глубоко психологическое произведение, описывающее уже не столько внешние события, сколько внутренние переживания и духовный рост героев. Готтфрид Страсбургский активно пользуется мифологическими средствами для создания особой атмосферы произведения, вызывающей глубокое сочувствие читателя, в чем В. Шерер упрекает его: «Непреодолимая сила любви символизируется в саге сказочными средствами. Между тем, как немецкая героическая песня в двенадцатом веке сколько возможно освобождалась от сказочных черт, кельтские сюжеты, пришедшие в немецкую литературу из Франции, снова ввели целый мир чудес, Просвещение прежнего времени уступило место романтическому вкусу к привидениям и невероятностям» ⁷⁰.

Интересно заметить, что в «Тристане и Изольде» довольно подробно описываются нормы светской жизни, при этом автор пытается ответить на вопрос: стоит ли рассматривать человеческие отношения исключительно через призму норм куртуазности? Некоторые исследователи (например, Р.М.Самарин и А.Д.Михайлов) видят в этом признак надвигающегося кризиса куртуазной культуры, находящейся на тот момент в самом расцвете.

Как мы видим, различия в интерпретации артуровских легенд авторами разных национальностей или просто придерживающихся разных точек зрения несомненны. При этом рыцарские романы, формирующие классическую Артуриану, имеют общую особенность: они строятся на одной и той же мифологической основе. Поднимая различные проблемы или дискутируя о приоритете тех или иных ценностей, они создают единый идеальный мир, вторую реальность, к которой относятся нормы поведения, качества, приписываемые рыцарям, особенности их окружения и проч.

Норманнизированный Артур и его двор являлись образцом рыцарства. Посмотрим, какие черты связывались с идеалом рыцаря.

Рыцарь должен был происходить из хорошего рода. Правда, иногда в рыцари посвящали за исключительные военные подвиги, но практически все рыцари Круглого Стола щеголяют родовитостью, среди них немало королевских сыновей, почти каждый имеет роскошное генеалогическое древо.

Рыцарь должен отличаться красотой и привлекательностью. В большинстве артуровских циклов дается подробнейшее описание героев, а также их одеяний, подчеркивающих внешние достоинства рыцарей.

Рыцарю требовалась сила, иначе он не смог бы носить доспехи, которые весили шестьдесят-семьдесят килограммов. Эту силу он проявлял, как правило, еще в юности. Сам Артур извлек меч, застрявший между двумя камнями, будучи совсем юным (впрочем, тут не обошлось без магии).

Рыцарь должен обладать профессиональным мастерством: управлять конем, владеть оружием и пр.

От рыцаря ожидалось, что он будет неустанно заботиться о своей славе. Слава требовала постоянного подтверждения, преодоления все новых и новых испытаний. Ивейн из романа Кретьена де Труа «Ивейн, или Рыцарь Льва» не может остаться с женой после венчания. Друзья следят за тем, чтобы он не изнежился в бездействии и помнил, к чему обязывает его слава. Он должен был странствовать, пока не подвернется случай сразиться с кем-либо. Нет смысла делать добрые дела, если им суждено остаться неизвестными. Гордость совершенно оправданна, если только она не преувеличена. Соперничество из-за престижа ведет к стратификации в рамках сражающейся элиты, хотя, в принципе, все рыцари считаются равными, что в легендах о короле Артуре символизирует Круглый Стол, за которым они сидят.

Понятно, что при такой постоянной заботе о престиже от рыцаря требуется мужество, и самое тяжелое обвинение - обвинение в недостатке мужества. Боязнь быть заподозренным в трусости вела к нарушению элементарных правил стратегии (так, Эрек в романе Кретьена де Труа «Эрек и Энида» запрещает едущей впереди Эниде предупреждать его об опасности). Порой это заканчивалось гибелью рыцаря и его дружины. Мужество также необходимо для исполнения долга верности и лояльности.

Неустанное соперничество не нарушало солидарности рыцарской элиты как таковой, солидарности, распространявшейся и на врагов, принадлежавших элите. В одной из легенд простой воин хвалится, что убил благородного рыцаря вражеского стана, но благородный командир велит гордеца повесить.

Если мужество было необходимо рыцарю как человеку военному, то своей щедростью, которой от него ожидали и которая считалась непременным свойством благороднорожденного, он благодетельствовал зависимых от него людей и тех, кто прославлял при дворах подвиги рыцарей в надежде на хорошее угощение и приличные случаю подарки. Недаром во всех легендах о рыцарях Круглого Стола не последнее место уделяется описаниям пиров и подарков в честь свадьбы, коронации (порой совпадающих) или еще какого-нибудь события.

Рыцарь, как известно, должен хранить безусловную верность своим обязательствам по отношению к равным себе. Хорошо известен обычай принесения странных рыцарских обетов, которые следовало исполнить вопреки всем правилам здравого смысла. Так, тяжелораненый Эрек отказывается прожить хотя бы несколько дней в лагере короля Артура, чтобы дать зажить ранам, и отправляется в путь, рискуя умереть в лесу от ран.

Классовое братство не мешало рыцарям исполнять долг мести за любую обиду, реальную или мнимую, нанесенную самому рыцарю или его близким. Супружество не отличалось особой прочностью: рыцарь пребывал постоянно вне дома в поисках славы, а оставшаяся в одиночестве жена обычно умела «вознаградить» себя за его отсутствие. Сыновья воспитывались при чужих дворах (сам Артур воспитывался при дворе сэра Эктора). Но род проявлял сплоченность, если речь заходила о мести, ответственность тоже нес весь род. Не случайно в артуровском цикле такую важную роль играет конфликт между двумя большими соперничающими группами - приверженцами и родственниками Гавейна, с одной стороны, приверженцами и родственниками Ланселота - с другой.

Рыцарь имел ряд обязательств по отношению к своему сюзерену. Рыцарям вменялась в долг особая благодарность тому, кто посвятил их в рыцарский сан, а также забота о сиротах и вдовах. Хотя рыцарь должен был оказывать поддержку любому нуждающемуся в помощи, в легендах не идет речь ни об одном слабом мужчине, обиженном судьбою. По этому поводу уместно привести остроумное замечание М. Оссовской: «Ивен, Рыцарь Льва, защищает обиженных девиц оптом: он освобождает от власти жестокого тирана триста девушек, которые в холоде и голоде должны ткать полотно из золотых и серебряных нитей. Их трогательная жалоба заслуживает быть отмеченной в литературе, посвященной эксплуатации» ⁷¹.

Славу рыцарю приносила не столько победа, сколько его поведению в бою. Сражение могло без ущерба для его чести кончиться поражением и гибелью. Гибель в бою была даже хорошим завершением биографии - рыцарю нелегко было примириться с ролью немощного старика. Рыцарь обязан был по возможности предоставлять противнику равные шансы. Если противник упал с коня (а в доспехах он не мог взобраться в седло без посторонней помощи), выбивший его тоже спешивался, чтобы уравнять шансы. «Я никогда не убью рыцаря, который упал с коня! - восклицает Ланселот. - Храни меня Бог от такого позора».

Использование слабости противника не приносило рыцарю славы, а убийство безоружного врага покрывало убийцу позором. Ланселот, рыцарь без страха и упрека, не мог простить себе того, что как-то в пылу сражения убил двух безоружных рыцарей и заметил это, когда было уже поздно; он совершил паломничество пешком в одной лишь посконной рубахе, чтобы замолить этот грех. Нельзя было наносить удар сзади. Рыцарь в доспехах не имел права отступать. Все, что могло быть сочтено трусостью, было недопустимо.

Рыцарь, как правило, имел возлюбленную. При этом обожание и заботу он мог проявлять лишь к даме своего сословия, порой занимавшей более высокое положение по отношению к нему. Вопреки распространенному мнению, воздыхания издалека составляли скорее исключение, чем правило. Как правило, любовь была не платонической, а плотской, и испытывал ее рыцарь к чьей-либо, не своей, жене (классический пример - Ланселот и Гвиневра, жена Артура).

Любовь должна была быть взаимно верной, возлюбленными преодолевались различные трудности. Самому тяжелому испытанию, какому только могла подвергнуть возлюбленного дама его сердца, подвергает Ланселота Гвиневра, которую он спасает ценой бесчестья. Возлюбленный ищет похищенную злыми силами Гвиневру и видит карлика, едущего на телеге. Карлик обещает Ланселоту открыть, где спрятана Гвиневра при условии, что рыцарь сядет в телегу, - поступок, который может обесчестить рыцаря и сделать его предметом насмешек (рыцарей возили в телеге только на казнь!). Ланселот в конце концов решается на это, но Гвиневра обижается на него: прежде чем сесть в телегу, он еще сделал три шага.

Церковь старалась использовать рыцарство в своих интересах, но христианская оболочка рыцарства была чрезвычайно тонка. Прелюбодеяние считалось грехом и официально осуждалось, но все симпатии были на стороне любовников, а на Божьем суде (ордалиях) Бог позволял легко себя обмануть, когда речь шла о вероломной супруге. Гвиневра, роман которой с Ланселотом длился годы, поклялась, что никто из одиннадцати рыцарей, спящих в соседних покоях, не входил к ней ночью; Ланселот, пользовавшийся этой привилегией, был не предусмотренным в расчетах двенадцатым рыцарем. Этой клятвы оказалось достаточно, чтобы спасти королеву от сожжения на костре. Обманутые мужья нередко питают сердечную привязанность к любовнику жены (так король Артур относится к Ланселоту). Бог тоже, -судя по тому, что епископу, стерегущему тело Ланселота, снится, как ангелы уносят рыцаря на небеса, - прощает греховную любовь.

Общественные связи средневековья были прежде всего межличностными, то есть в основном прямыми и непосредственными. Установление связи между сеньором и вассалом предполагало принятие определенных обязательств обеими сторонами. Вассал обязан был служить своему сеньору, оказывать ему всяческую помощь, сохранять верность и преданность. Со своей стороны, сеньор должен был покровительствовать вассалу, защищать его, быть по отношению к нему справедливым. Вступая в эти отношения, сеньор принимал торжественные клятвы от вассала (ритуал омажа), делавшие их связь нерушимой.

Крестьянин обязан был платить оброк феодалу, а тот - защищать своих крестьян, а в случае голода кормить их из своих запасов. Существовало очень четкое разделение труда: не свобода и зависимость, а служба и верность были центральными категориями средневекового христианства. Именно поэтому в артуровских легендах всегда очень тщательно разбирается, кто был чьим оруженосцем и кто чьим вассалом. Однако иерархия привилегированности, свободы, зависимости и несвободы вместе с тем была и иерархией служб. В феодальном обществе были очень четко разделены и определены обычаем или законом социальные роли, и жизнь каждого человека зависела от его роли.

Нельзя не заметить, что в легендах весьма пристальное внимание уделяется материальной культуре; причем реальные требования к ней, обусловленные жизненной необходимостью, тесно смыкаются с мифическими качествами, которыми средневековые авторы щедро наделяют всевозможные доспехи (не пробиваемые обычным оружием), оружие (пробивающее заговоренные доспехи), чаши (из которых могут напиться, не облившись, лишь верные своим рыцарям дамы), плащи (которые могут надеть только те же дамы) и пр.

Рассмотрим конкретнее некоторые примеры. Говоря о материальной культуре, находящей отражение в сказаниях артуровского цикла, нельзя не заметить, что очень большое место отведено описаниям боевых коней, оружия и одежды. И неудивительно - функция рыцаря состояла в том, чтобы воевать: защищать свои владения, иногда увеличивать их, захватывая соседние, или просто поддерживать свой престиж, принимая участие в турнирах (ведь стоит всерьез задуматься, прежде чем попытаешься захватить, например, землю рыцаря, который одержал несколько блестящих побед на последнем турнире и был признан сильнейшим). ,

Боевой конь - это фактически одна из самых важных частей экипировки рыцаря в сражении. Коней обучали специальным образом, и они часто помогали своим хозяевам, вовремя поднимаясь на дыбы или отходя в сторону. Каждый боевой конь имел свое имя, его холили и лелеяли. Во многих легендах рассказывается о конях, которые говорили по-человечески и нередко подавали очень дельные советы своим хозяевам. Немалое внимание уделялось и описанию доспехов и оружия рыцарей, надежность и удобство которых были важны для успеха в походе и победы на турнире. Оружие рыцаря, как правило, составляли меч и копье, иногда еще пика. Нередко меч являлся родовой реликвией, имел собственную историю, имя, часто символическое (некоторые исследователи дают такое толкование названия меча Артура: Экскалибур «Разрубаю сталь, железо и все»); при посвящении в рыцари меч был обязательным атрибутом.

Обычай тех времен требовал, чтобы рыцарь имел «добрые» доспехи: шлем, панцирь, кольчугу и кольчатый наглавний, латы для ног и латные рукавицы. Если оружие и доспехи «горят» на солнце, это свидетельствует не только о том, что они красивы, но и том, что они начищены и содержатся должным образом и, следовательно, надежны (точно так же описание потников и подседельников свидетельствовало о заботливом отношении к лошади). Поверх лат рыцари носили короткий широкий плащ, расшитый, как правило, геральдическими узорами, которые повторялись также на щите.

Очень подробно описывается в легендах одежда рыцарей с точки зрения ее функционального значения. Перед боем под доспехи надевается одежда, она должна быть сшита с таким расчетом, чтобы доспехи не натирали кожу, а раскаленный в жару металл доспехов не прикасался к телу. Дорожная одежда была более легкой, чтобы сделать менее утомительными дальние переходы - неизменная деталь рыцарских романов - и обеспечить защиту рыцаря.

Описание одежды дам тоже позволяет судить о ее функциональном значении: она удобна и практична, когда дама - хозяйка и занимается практической деятельностью (ей постоянно приходится спускаться в подвалы, подниматься на башни); нарядность одежды имеет первоочередное значение, только если она парадная (в этом случае подробно описываются ткани, золотые кисти, меха, украшения), при этом учитывается и цвет, так как помимо геральдического значения с его помощью можно подчеркнуть красоту героя или героини.

Практически в каждом произведении артуровского цикла фигурирует какой-нибудь замок - заколдованный, неприступный или тот, который со своей рукой и сердцем обещает рыцарю по выполнении им поставленной задачи прелестная леди. Так, мы знаем, что Артур был зачат в замке Тинтажель, расположенном на скале над морем. Это один из замков раннего средневековья, представляющий собой фактически одну башню, обнесенную стеной и защищенную со всех сторон морем (к замку ведет лишь узкая тропинка, по которой может проехать только один человек).

В романах артуровского цикла Кретьена де Труа мы встречаем описания более поздних и усовершенствованных замков. Каждый из них был как бы мини-городом, обнесенным стеной со всех сторон. Внутри находились собственно замок сеньора, помещения для челяди, конюшни, подвалы, где хранились еда и питье на случай осады или голода, нередко и часовня, в которой молился сеньор. Здесь же частенько работали кузнецы, подковывавшие лошадей сеньора и изготавливавшие изделия для замка. Таким образом, замок был оборудован с максимальными удобствами.

Чтобы понять, почему столь важная роль в рыцарских романах зачастую отводится замкам и тем, кто их населяет, остановимся подробнее на ряде исторических фактов.

Первым фортификационным сооружением, построенным по приказу Вильгельма Завоевателя сразу же после высадки его войск в Англии, был мотт - укрепление, прежде неизвестное на Британских островах. Поначалу мотт представлял собой окруженный рвом земляной холм. На его вершине сооружалась деревянная башня, фундаментом которой служили вкопанные в землю мощные бревна. Именно такие укрепления использовались норманнами в качестве опорных пунктов в Гастингсе. На территории Англии они возвели множество мотт, укрепив с их помощью свое господство на завоеванных землях.

Опыт строительства мотт норманны приобрели во Франции, где простейшие фортификации такого типа позволяли феодалам противостоять абсолютной власти наследников Карла Великого и учреждать собственные домены. Можно без преувеличения сказать, что появление нового оборонительного сооружения в Европе имело огромное значение. В плане политическом оно сыграло важную роль в децентрализации королевской власти. Еще более важным было, несомненно, социальное значение нового укрепления: оно стало своего рода школой, где сеньоры и их ратники обучались рыцарским навыкам.

Обычно мотт имел форму усеченного конуса или полусферы; диаметр его основания мог достигать 100 м, а высота - 20 м. В большинстве случаев к мотт примыкал бейли - участок, огороженный земляным валом, рвом, палисадом. Такая двойная линия земляных укреплений получила название «замок с мотт и бейли». Другой тип средневековой застройки - миниатюрный бейли на плоской вершине насыпного холма диаметром от 30 до 100 м с обязательным рвом и палисадом. Некоторые бейли служили только как загоны для скота. Повсеместно сооружались также и малые земляные крепости, к которым тоже примыкали загоны для скота.

Используя труд крестьян, можно было сравнительно быстро выполнять земляные работы, связанные с сооружением укреплений. Преимущество мотт состояло в том, что, не считая деревянной надстройки, его практически невозможно было разрушить.

Тактику сооружавших мотт можно сравнить с тактикой играющих в шахматы - максимально продвинуть свои фигуры и в то же время не дать противнику захватить их. Возводя мотт, феодалы вместе со своим гарнизоном готовились к осаде, которую соперник мог начать в любой момент, стремясь отвоевать утраченные территории. В большинстве случаев осада заканчивалась неудачей: мотт, к тому времени уже именовавшийся замком, был неприступен. Противник мог попасть в замок только в том случае, если ворота открывал изменник или сам сеньор попадал в плен. (Вспомним многочисленные легенды о замках, которые все время вертятся, так что в них почти невозможно попасть, к тому же населенные смертельно опасными животными, в борьбе с которыми рыцарю может помочь только кто-нибудь из обитателей замка; таинственные замки, окруженные щитами побежденных рыцарей; а также замок феи Морганы, куда попадает сэр Гавейн - иногда Ланселот - и не может выбраться, покуда его оттуда не выводит девушка, прислуживающая четырем королевам, гостящим в замке.)

Хроники тех лет свидетельствуют, что феодалы не могли полностью положиться на своих приближенных и жили в постоянном ожидании измены. Всеми силами они стремились избежать плена, и, когда дело доходило до открытых баталий, сеньор, видя, что его войско терпит поражение, первым покидал поле битвы. Если же сеньор попадал в плен, то от него силой требовали, чтобы он заставил тех, кто остался в замке, включая его семью, открыть ворота. Если они отказывались сделать это, пленника вешали у входа в замок. Иногда неприятелю удавалось взять в заложники детей сеньора. Требуя сдачи крепости, он угрожал повесить их или ослепить. (Один, из сюжетов о короле Артуре - похищение его жены Гвиневры, которую вынужден вызволять из плена Ланселот).

Жизнь в замке ставила воинов из свиты сеньора перед выбором: либо поддерживать отношения товарищества, либо постоянно враждовать друг с другом. В любом случае приходилось терпимо относиться к окружающим и для этого придерживаться определенных правил поведения или, по крайней мере, не допускать проявлений насилия.

Утвердившиеся в мире, огороженном палисадом, моральные нормы позже, на втором этапе развития феодального общества, в конце XI века, вдохновили трубадуров. В их гимнах воспевалось рыцарство и любовь, а по сути в них прославлялись два социальных достижения - стабилизация и освоение нового пространства. Многие знаменитые рыцари были поначалу простыми воинами в свите феодала, но за проявленную в сражениях доблесть получили высокий ранг. В то же время воин не мог добиться почестей, если он не вел себя как настоящий рыцарь.

Мотт оказал влияние и на сельское население. (В мифах нередко после избавления от жестоких зверей, населявших замок, или после освобождения его от колдовских чар в бывшей прежде безлюдной местности появлялись толпы ликующих, поющих и пляшущих крестьян, благодаря рыцаря за защиту.) Многие хозяйства попали в зависимость к феодалу, которому крестьяне теперь были обязаны платить налог.

Однако в среде самих господ произошли еще более глубокие социальные изменения. Привыкшие к жизни в усадьбах, в сельской местности, бок о бок со свободными крестьянами, сеньоры всего за несколько десятилетий перебрались в замки, вооружившись до зубов сначала для того, чтобы захватить власть, затем - чтобы удержать ее. Завладев мотт как оружием устрашения, феодалы и их вассалы начали создавать новую систему социальных отношений - примитивную, но самобытную. С одной стороны, это была политика подавления, с другой - в среде рыцарства провозглашались идеалы чести и отваги. Именно эти идеалы воспевали средневековые рыцарские романы.

Так, со сменой поколений постепенно устанавливалось социальное равновесие. Новые отношения закрепили сословную общность сеньоров, ослабившую чувство постоянной опасности. Замки открыли свои ворота друзьям и соседям, войны уступили место турнирам, на рыцарских щитах красовались теперь фамильные гербы. Где ранее царили хитрость и жестокость, теперь воспевали доблесть и щедрость. Так, со второй стадии развития феодализма в обстановке средневекового мотт стали закладываться основы того наследия, которое оставила потомкам эта эпоха и которое по праву заслужило название «замковая культура».

Все процессы, происходившие в реальном мире, накладывали отпечаток на вторую реальность, которая составляла мифическую основу рыцарских романов и баллад. Если в книге Гальфрида Монмутско-го рассказывается о жизни, деяниях и подвигах самого Артура, то классическая Артуриана воспевает братство Рыцарей Круглого Стола, их приключения, практически не имеющие отношения к военным достижениям, описанным в «Истории бриттов». Это единичные схватки между двумя или несколькими рыцарями, либо состязания на турнире (характерные для периода феодальной раздробленности). Однако наряду с идеалами куртуазное возникает и формируется новый миф - миф о Святом Граале, требующем от рыцаря духовной чистоты и целомудрия (которые далёко не всегда присущи рыцарям, безупречным с точки зрения норм куртуазного вежества). Тема Святого Грааля получила наибольшее развитие в позднее средневековье, когда фактически завершилось формирование мифов о Круглом Столе короля Артура. По мере того, как средние века уступают место эпохе Возрождения, процесс формирования этих мифов подходит к завершению.

Предыдущая глава---|||---Читать дальше

55 Конрад Н.И. Проблема реализма в литературе Востока // Избранные труды. - М., 1978. - С. 80.

56 Шервуд ЕЛ. От англосаксов к англичанам. - М., 1988. - С. 112.

57 Там же. - С. 158.

58 Там же.-С. 232.

59 История английской литературы. - М., 1943. - Т. 1. - С. 86.

60 Там же.

61 Brereton G. A History of French Literature. - L.,1961.-Р.18.

62 Культурология. Теория и история культуры. - М., 1996. - С. 146.

63 Brereton G. A History of French Literature. - L, 1961. - P. 19.

64 Grebanier B.D.N. The Essentials of English Literature. - N. Y., 1953. - P. 14.

65 Самарин P.M., Михайлов АД. Рыцарский роман // История всемирной литературы. - М., 1984. - Т. 2. - С. 570.

66 Шерер В. История немецкой литературы. - Спб., 1893. - С. 148.

67 Там же. - С. 163.

68 Самарин P.M., Михайлов АД. Рыцарский роман // История всемирной литературы. - С. 564.

69 Там же. - С. 565.

70 Шерер В. История немецкой литературы. - С. 153.

71 Оссовская М. Рыцарь и буржуа. - М., 1987. -, С. 87.